Таня Гроттер и перстень с жемчужиной. Дмитрий Емец

было гораздо меньше, чем пивных бутылок необычной формы. Но это уже, видимо, царство Гломова.

      Несколько стульев с вычурными спинками, высокий трехногий табурет с узким сиденьем, длинный стол и светильник, раскачивающийся на растрепанной висельной веревке, дополняли картину. Ах да, еще в гостиной у стены помещался большой стационарный зудильник, и тут же рядом мягкий, очень уютный на вид кожаный диван.

      – Засасывающий диванчик. Осторожнее с ним! – сказала Склепова, проследив направление Таниного взгляда.

      – В смысле?

      – А никакого смысла! Заснешь на нем ночью и – фьють… Засосали и сожрали. А так сидеть – сиди, – разрешила Гробыня.

      Тотчас, подтверждая ее слова, на диван грузно плюхнулся Гуня, включив с пульта зудильник.

      – Ща будет бокс! – сказал он радостно.

      – Ну наконец-то! Теперь его долго не будет ни видно, ни слышно! – сказала Гробыня и потащила Таню показывать дом. Кроме гостиной, внизу обнаружились еще две спальни, в одной из которых была установлена необычная медная ванна, отлитая в форме половины ракушки.

      – Недурно, да? – вскользь, но с явной гордостью спросила Гробыня, заметив, что Таня с интересом разглядывает ванну.

      Таня подтвердила, что недурно. Как оказалось, Склепова сама нашла ванну в старом доме, который вот-вот должны были снести.

      – Еле успели упереть… Хорошо, что у меня был с собой компактный трактор, – сказала Гробыня.

      – Какой трактор? – не поняла Таня.

      – Да вот он сидит, дармоед! Свалился на мою голову, изгадил молодость, опошлил юность! – Склепова небрежно кивнула на гломовскую спину. Спина осталась безучастной. Она смотрела бокс.

      – Эй, Глом! О тебе говорят! Не хочешь как-нибудь пошевелиться, что-нибудь сказать? – продолжала атаковать Гробыня.

      Гуня, которому она мешала смотреть зудильник, не оглядываясь, швырнул назад подушку.

      Таня продолжала осматриваться.

      – Необычная люстра! Мне нравится! – сказала она, разглядывая массивный деревянный круг, висевший в спальне над кроватью Гробыни. Вдоль обода в просверленных отверстиях помещались свечи, общим числом более сотни. Свечи были вечные и негаснущие, что не мешало им чадить и капать воском.

      – Ой, да я тебя умоляю! Обычное колесо! – сказала Гробыня, втайне крайне довольная.

      Стоило ей об этом упомянуть, Таня вспомнила, где прежде видела такой же круг.

      – А, тележное колесо! А я никак не соображу, что это!

      Гробыня перестала быть крайне довольной.

      – Ты уже пошутила? Смеяться можно? Тогда ха-ха! – сказала она.

      – Ты это о чем?

      – Тележное колесо? Проснись и пой, Гротти! С колесницы Птолемея, грека на египетском престоле, не хочешь? Если тебе что-то говорят слова «грек» и «престол», – заявила она.

      Таня с сомнением взглянула на круг со спицами, однако спорить не стала.

      Обход квартиры продолжился. Гробыня то и дело останавливалась, будто подсказывая Тане, где и чем