Могрость. Елена Маврина

по пятам.

      Он упрямился:

      – Нет. Сейчас мы ее… в багажник, – выдохнул, закинув тяжелую ношу в темное нутро внедорожника. – Залазь. Уже поедем.

      Ане досталось место у окна, рядом со старушками. Они охали, причитали, хвастались покупками и непрерывно шелестели пакетами. Велось активное обсуждение причин обвала моста: осадки, ошибки строителей, фуры и игнорирование ремонта. Но вскоре все единодушно сошлись на версии, что виноват владелец карьера. Грузовики со стройматериалами разбили асфальт и повредили мост.

      Спустя полчаса внедорожник достиг развилки. Поворот на Сажной выглядел неприметным из-за густо разросшихся деревьев. Аня невольно ужаснулась вслух:

      – Еще три года назад здесь свободно разминались комбайны.

      Старушки восприняли вопрос как сигнал к расспросам:

      – Жила здесь?

      – Чья будешь?

      И тут – либо чья-то внучка, либо невестка. Аня натянуто отвечала всегда, когда расспрашивали о биографии и родстве. От откровений ее коробило. Но за три года многое изменилось. Большой город, университет, новые знакомства, новые планы. Мечты. Перспективы. Она стала увереннее в себе, циничнее в чем-то и рискованнее, но больше не рыдающей по пустякам. Вряд ли такой ее запомнил Костя, все остальные сверстники, – и те люди, которых она когда-то называла друзьями. В какой-то момент Аня поймала себя на мысли, что ей приятно отвечать на раздражающие некогда вопросы:

      – Внучка Александры Петровны. Рудневой.

      – Шурки?

      – Шурки Рудневой?

      Скорбные лица, скрещенные взгляды.

      – Ты дочка Нины. Не Тольки?

      – Да, Нины. Я сейчас с ней живу. В Воронеже.

      – Забрала-таки. – Охающие бормотания. – Спустя столько лет.

      Сочувствующие вздохи Аню не обижали. Пусть что угодно думают, говорят. Ерунда. Здесь ей гостить неделю.

      – Молодчина. Шуре тяжко пришлось.

      – А Макар помогает? Макар Бойко?

      – На него похожа. Глаза…

      – Нет, – отрезала Аня, и старушки многозначительно переглянулись.

      Она отвела рассерженный взгляд. Как же! Отца Аня не видела даже на фотографии. Вроде бы дежурные фразы, а пошатнули хлипкое настроение последних дней.

      – Я похожа на бабушку Сашу. Так говорят. Внешностью, – твердо уточнила.

      – А он был на похоронах Дины. Видели его.

      – Похожа.

      Повисла гробовая тишина.

      Старушки что-то невнятно забубнили о соседях и курах. Костя с мамой слушали разговор молча, но паузы, зависающие периодически вопросительными крючками, окружали трауром каждого, находящегося в салоне. А потом и голоса старушек стихли, только шум езды преследовал мысли.

      – Почему сократили рейсы? – поинтересовалась Аня, запрятав обиду в хлам памяти. – Через завод теперь не ездят?

      – После пожара дорогу закрыли, – объяснил Костя. – Сначала урезали график: десять, потом пять, а последний месяц – всего три рейса оставили.

      Аня кивнула понимающе, хотя с трудом вникала в суть произошедших изменений.