Сон в летнюю ночь. Анна Корнова

тот момент, когда их отношения казались как никогда прочными, и звонил после того, как Вике становилось ясно, что его уже никогда не увидеть на горизонте. Словом, Вуколов (а он и был Викиным милым) держал свою возлюбленную в постоянном напряжении душевных сил. Виктория к этому давно привыкла и упивалась страданиями, смакуя нанесенные ей обиды и наслаждаясь собственным самопожертвованием. Она могла часами вспоминать неудавшиеся свидания, размолвки, холодные слова. Но страдать одной быстро надоедало, и тогда Виктория подключала окружающих. Её подруги, приятельницы и даже случайные попутчицы в купе поезда уставали от бесчисленных примеров равнодушия и эгоизма Вуколова. «Конечно, где он ещё найдет такую дуру, которая станет всё это терпеть!» мощным рефреном проходило через все монологи Виктории, хотя более всего она боялась именно этого: Вуколов найдет другую, и не дуру вовсе, а хитроумную, обольстительно-коварную, которая навсегда уведет его за собой. А как жить без Вуколова, Виктория не представляла.

      Двадцать девять лет – прекрасный возраст для вступления в брак с Вуколовым. С этой мыслью и встретила Виктория утро своего двадцатидевятилетия. Весь день осознание необходимости замужества крепло, а к вечеру переросло в твердое убеждение. Виктория, разумеется, и прежде любила помечтать о том, как Вуколов на ней женится: как он будет делать ей предложение, как на руках внесет её в ЗАГС, как они будут принимать гостей в своем доме, гулять с детьми, которые будут похожи на Вуколова, как они будут сказочно хорошо жить… За пять лет Виктория столько раз это себе представляла, что её затянувшееся девичество полностью опровергало учение сайтов с увлекательными рассказами про аффирмации и визуализации: «Надо очень хорошо чего-нибудь захотеть – и оно будет». Виктория очень хотела, но ничего не было: ни обручального кольца, ни детей.

      И вот в день своего двадцатидевятилетия Виктория абсолютно ясно, как когда-то таблицу умножения, поняла: настало время решительных действий. Если на её намёки Вуколов не обращает внимания, то надо ему прямо объявить, что ждать больше нельзя. «Вижу цель, не вижу препятствий» – эту формулу успеха Вика почерпнула из статуса какого-то интернет-пользователя, ведь именно социальные сайты были основным источником духовной пищи нашей героини.

      Если бы Карасёв не принес ту дурацкую бутылку текилы, то решение идти с Вуколовым в ЗАГС не потребовало бы безотлагательного претворения в жизнь. От шампанского Виктория пролепетала бы своё обычное о том, как хорошо всегда быть вместе, Вуколов в который раз объяснил бы, почему это вовсе не хорошо; проводив гостей, они вдвоем собрали бы посуду, не торопясь покурили и, счастливые, уснули, прижавшись друг к другу. Мама с бабушкой уехали на дачу до понедельника, утром можно было бы долго тянуться, пить сваренный Вуколовым кофе – всё могло бы быть так замечательно…

      Но главный враг Виктории – её, подбадриваемый карасёвской текилой, язык. Именно он всё испортил.

      Гости ушли, и Вуколов с Викторией принялись ставить тарелки в посудомойку. Вернее, Вуколов вытирал салатницу, а Виктория сполоснула тарелку, закурила да вдруг и брякнула: «Нам пора пожениться. Наши отношения зашли в тупик. Им необходим новый виток!»

      Вуколов спокойно так продолжал вытирать салатницу, вроде, как и не ему говорят. Это ещё больше подхлестнуло Викторию:

      – Мне рожать пора, и я хотела бы, чтобы у моего ребенка отец был не кто-нибудь, а именно ты!

      – Говоря о стремлении к материнству, ты не могла хотя бы сигарету изо рта вынуть? – заговорил наконец Вуколов.

      Вот тут Виктория и выложила очень удачную фразу, над которой работала с самого утра:

      – Мне уже двадцать девять лет. Как личность и как специалист я вполне состоялась. Теперь пришла пора создания семьи.

      – Семью и в восемнадцать лет можно создавать, – безразлично проронил Вуколов, – только насчёт своих личностных и профессиональных качеств мне, пожалуйста, не рассказывай.

      Виктория не раз уже слышала от Вуколова, что работник она никакой и личность её требует значительного укрупнения, «ничего своего: ни сомнений, ни убеждений». Вуколов всё это уже не раз ей говорил, но в ту минуту, когда описание Викиного ничтожества должно было прерваться традиционным: «И за что я тебя люблю? Сам удивляюсь», Виктория перебила:

      – А что ты всё у меня недостатки выискиваешь? Я не сформировалась как человек, как специалист. А ты сформировался? Боишься от матери оторваться. Как же твоя сформировавшаяся личность без её советов? Тебя мои профессиональные навыки не устраивают? А сам-то ты чего достиг? Хоть бы журнальчики когда почитать дал, где твои статьи тиснуты.

      – Тебе почитать? Так я в гламурных журналах не печатаюсь. Решила почитать! Да ведь ты даже любовные романы читать не в состоянии. Экранизации телевизионные смотришь. Замуж у неё зачесалось! Рожать ей пора! А что ты можешь ребёнку дать?

      – А ты что можешь дать? Умение напускать умный вид. С выраженьем на лице мы сидели на крыльце… Чего ты достиг? У тебя лицо неудачника и бездаря. А ты тужишься, как индюк, изображаешь из себя великого учёного…

      Это Виктория, конечно, погорячилась: лицо Вуколова – лицо интеллектуала, а взгляд