Закон семи. Татьяна Полякова

Матюшу и узнать у него обо всех этих тайнах. Ведь зачем-то он передал мне кинжал?

      Я так и не уснула в ту ночь, прислушиваясь к тишине квартиры, и вздохнула с облегчением, когда скрипнула дверь бабушкиной комнаты – и она прошла на кухню. Я тут же поднялась с дивана и направилась вслед за ней.

      – Доброе утро, – приветствовала меня бабуля, включив чайник и хмуро на меня поглядывая. – Что, всю ночь не спала?

      – Очень занятное чтение, – усмехнулась я, поцеловав ее и устраиваясь за столом.

      – Тебе сегодня на работу. Надеюсь, ты помнишь об этом?

      – Конечно. Бессонная ночь – ерунда, я же молодая девушка, организм здоровый… Бабуля, а чем там все закончилось?

      – Революцией, – насмешливо ответила она. – Зло выпустили на волю.

      – Так нечестно, – нахмурилась я. – А убийства?

      Она покачала головой:

      – Наверное, были еще дневники, но сохранилось только четыре тетради. Хотя твой прапрадед мог, в конце концов, и оставить идею заносить каждый прожитый день в дневник. Такое часто случается.

      – А что с ним самим стало?

      – С моим дедом? Женился на Сонечке. Накануне революции у них родился сын, его назвали Левушкой. Надеюсь, ты помнишь, что так звали моего отца.

      – А потом?

      – Потом революция. Гражданская война, Константин Иванович отправил семью на юг, в двадцать первом его, по слухам, расстреляли. Разумеется, никто ничего толком не знал, время было такое. Где похоронен – неизвестно. Может, зарыт в нашем парке.

      Бабуля подошла к окну и вздохнула, глядя вдаль, из окна можно было различить купол часовни на месте казней.

      – Вот так, – прошептала она, а потом улыбнулась, поворачиваясь ко мне. – Через полгода умерла от тифа моя бабка, и маленький Лева остался со своей няней. Царство ей небесное, святая была женщина, доброты необыкновенной! В двадцать пятом они вернулись в наш город. Марфа Семеновна записала Леву под своей фамилией, выдав за сына, что впоследствии уберегло отца от многих неприятностей. А то вполне ведь мог оказаться в лагере – за «контрреволюционное прошлое». Так мы стали Ивановыми, и только твой отец уже в двадцать лет решил взять фамилию прадеда. Странная прихоть, которую никто не понимал.

      – Никто? А ты?

      – Я, конечно, понимала. И дело вовсе не в том, что мода пошла на дворянское происхождение. Дело в этих дневниках.

      – Расскажи мне об отце, – попросила я.

      – Я тебе сто раз о нем рассказывала, – неожиданно рассердилась она.

      – Расскажи в сто первый.

      – Не сегодня, – упрямилась бабуля. – Ты мне лучше объясни, откуда у тебя кинжал?

      – Отец его искал? – в свою очередь спросила я, увиливая от ответа.

      – Разумеется. Он просто помешался на этой истории. Ездил по монастырям, изучал какие-то документы.

      – Но он ведь не был историком? Кстати, почему он не пошел на исторический, а стал инженером?

      – Потому что его интересовала