Метро 2033: Свора. Сергей Чехин

же бурлящий бульон вторичной биомассы перестанет изрыгать все новые, с каждым разом более уродливые виды.

      Потрепанные непогодой одноэтажные домики выгнутыми террасами спускались с холма, почти впритык подступая к берегу реки, рассеченной тремя мостами: железнодорожным – по центру и пешеходными – по бокам. Белгород во многом город контрастов: частные сектора соседствуют с элитными высотками, скверы с роскошными газонами и фонтанами – с промзонами, а заросший кустарником гаражный массив может граничить с вокзальной площадью – просторной и красивой.

      Но чего не отнять, так это стерильной чистоты, сохранившейся с довоенной поры. И хрустящая под ногами листва выглядела не мусором, а органичным дополнением залитых сепией улиц. Город-музей. Город-калейдоскоп. Город – ожившая фотография середины прошлого века, где застывшее время подарило всем живущим вечное лето, пробуждающее ностальгию по безвозвратно ушедшей эпохе.

      – И все же не пойму… – молчать для Банана было так же сложно, как и не дышать. – Пес съел труп и превратился в тварь. А если человек отведает мертвечины?

      – Как ты достал, – выдохнула Карина, хуже других переносящая болтовню соратника.

      – Я же по делу спрашиваю, – парировал тот. – Врага надо знать в лицо, а то мало ли, какая срань встретится. А доктор, – крепыш оттопырил большой палец, – вот такой спец по всякой срани.

      Марк поправил очки и чуть слышно произнес:

      – Человек, скорее всего, отравится и умрет. Животные менее восприимчивы к заразе. Почему – очередная загадка.

      – И все же, – не унимался боец. – Как вы там говорите… чисто теоретически, во. Если наш брат начнет меняться – кем… или чем станет в итоге?

      Фельде открыл было рот, но его перебил сердитый рык Майора:

      – Цыц. Работаем.

      Если до этих слов отряд напоминал туристов на прогулке, то после преобразился в матерых хищников, собранных и настороженных убийц. Пружинящий шаг – как по минному полю, сосредоточенные лица и цепкие взгляды, от которых не скроется ни единая мелочь. Даже Фельде выглядел, как во время сложнейшей операции, но вместо скальпеля пальцы сжимали ребристую рукоятку ТТ. Излюбленный для сольных выходов АКМ остался на базе: когда с тобой «львы», автомат – лишний вес. Но без тяжести в кобуре врач чувствовал себя, как без штанов – некоторые привычки не вытравить ни временем, ни сменой деятельности.

      К проржавевшим рельсам навеки прикипели колеса серо-зеленых мавзолеев, чьи нетронутые тленом экспонаты гуртились в тамбурах и тесных проходах. Яд убивал не сразу, и десятки, сотни пассажиров под рев сирен и вопли соседей ломились на перроны, не понимая, что на открытом воздухе смерть настигнет в разы быстрее.

      Не нужно было быть сыщиком, чтобы в точности восстановить события судного дня. Давка, выпученные глаза, раззявленные рты, кровь на сломанных ногтях – реконструировать трагедию легко. Сложно ею проникнуться. Осознать в полной мере. Почувствовать то же, что чувствовала спешащая в