Книга Дины. Хербьёрг Вассму

был почти неподвижен.

      Лодки шли одна за другой. Торжественное шествие в честь Иакова Грёнэльва. Мачты и весла смотрели на небо и на море. Ленты на венках тревожно шелестели. Их век был недолог.

      Матушка Карен напоминала пожелтевшую простыню. Хотя и с кружевной каймой.

      Служанки казались намокшими шерстяными клубками.

      Мужчины гребли, им было жарко, бороды и усы у них взмокли. Они гребли в лад.

      В Рейнснесе все было готово к поминкам. На больших блюдах лежали бутерброды. Печенье и сдоба, разложенные на деревянных тарелках, стояли на полу в погребе и на полках в больших сенях, прикрытые салфетками.

      Рюмки и чашки чинно выстроились в буфетной среди белых льняных салфеток с монограммами Ингеборг Грёнэльв и Дины Грёнэльв. В этот день в ход пошло столовое полотно обеих жен Иакова. Рюмки были протерты до блеска под строгим присмотром Олине.

      На поминки ожидалось много народу.

      Дина исступленно топила у себя печь, хотя окна в зале не замерзли. Ее лицо, утром такое серое, постепенно приобрело свой естественный цвет.

      Она беспокойно ходила по комнате, на губах у нее играла усмешка. Когда пробили часы, она подняла голову, словно животное, почуявшее опасность.

      Фома осторожно, почти беззвучно, опустил охапку дров в короб из кованого железа. Потом снял шапку и от растерянности скомкал ее в руке. Он был смущен тем, что находится в зале, в этой комнате, где стояли кровать с пологом и виолончель и где спала Дина.

      – Матушка Карен велела мне остаться дома, все остальные уехали проводить Иакова в последний путь, – заикаясь, проговорил он. – Велела помочь, если какая нужда.

      Знай он, что ленсман и матушка Карен решили оставить с Диной надежного человека, который помешал бы ей учинить что-либо над собой, пока в усадьбе никого не будет, он все равно не сказал бы об этом Дине.

      Дина даже не шевельнулась, она так и стояла у окна спиной к двери.

      Луна казалась маленьким бледным привидением. Уродец день безуспешно пытался пробиться то на севере, то на западе. Но за окнами по-прежнему было темно.

      Фома натянул шапку и ушел. Понял, что он не нужен.

      Однако, когда лодки уже далеко ушли во фьорд, он снова поднялся в залу. Принес графин со свежей водой. Вдруг Дине захочется пить.

      Дина не поблагодарила его, не шевельнулась, даже виду не подала, что видит его. Фоме оставалось только поставить графин на стол у двери и уйти.

      – Значит, от меня больше ничего не требуется? – тихо спросил он.

      Дина как будто очнулась. Быстро подошла к нему. Встала рядом. Она была на полголовы выше его.

      Ее длинные пальцы пробежали по его лицу как пальцы слепого.

      Фома чуть не задохнулся. Забыл, что надо дышать. Она – так близко! Сперва он не понял, что ей нужно. Она стояла рядом и водила пальцами по его лицу.

      Потом он залился краской, не смея поднять глаза. Он знал, что она ждет его взгляда. Наконец он набрался мужества и посмотрел ей в глаза.

      Она