Багряно-алая. Кира Сладкова

от нами владеть никто не может.

      Черная дымка окутывала все вокруг, тысячи беспощадных суровых заклятий, дьявольских кругов, что разрывают и душу, и тело на части, были начертаны в этом пустом подвале. Место пыток.

      Удовольствий. Для меня.

      Ненависть была осязаемой, я мог бы потрогать ее, если бы кто-нибудь попросил меня это сделать. Если бы кто-нибудь решился обратиться ко мне.

      Дьябольеры расступились, пропуская меня вперед. Самое страшное наказание для любого, кто решит идти против меня. Бесполезно. От меня не скроешься даже после смерти.

      Рэд это знает.

      Рэд. Я нахожу забавным, что теперь, стоя на четвереньках со сломанными костями во всех возможных местах, с заведенными наверх руками, залитый собственной кровью, он зовется Рэдом.

      Мои шаги осторожные и выверенные, но оглушают неизбежностью. Он знает их, он хорошо выучил звук собственного страха. Обреченности. Неотвратимости.

      Конечно же он воин, но то, через что я заставлял его проходить, сломало его. Мне не в первой. Я в этом спец. Никто не смеет мне перечить. Я – абсолютное и безраздельное правило, которое исключать никак нельзя. И если мне не подчиняешься – страдаешь. Очень и очень долго.

      Еще один шаг – Рэд занервничал, заерзал на месте, попытался отползти. Какая бессмысленная попытка к бегству. Он все еще жив только потому, что я не люблю убивать своих жертв. Смерть это избавление. Облегчение. Слишком простое решение. Нет. Я гораздо страшнее смерти. И это пугает их больше всего.

      – Сколько ты здесь? – Спрашиваю, а Рэд невольно съеживается и скулит.

      Здоровый мужик, перерожденный анжелик, скулит, словно безродный щенок. Я бываю очень убедительным.

      – Пожалуйста, убей меня, – рыдает в голос он, – прошу тебя, просто убей.

      Да. Меня не просят отпустить, потому что знают – если ты еще жив, значит я найду тебя. А дальше без вариантов. Дальше – бесконечные муки, по сравнению с которыми ад покажется курортом.

      – Я, кажется, задал вопрос, – резче голос.

      Рэд всхлипывает, скулит снова, но отвечает. Знает, что следует за непослушанием.

      – Т…т…три месяца, – запинаясь, выдавливает он.

      Ухмыляюсь, как и другие дьябольеры.

      – Нет, – качаю головой. Он бы посмотрел на меня, если бы я не выдавил ему глазные яблоки. Прелесть регенерации анжеликов в том, что все восстанавливается. И одну и ту же болезненную пытку можно повторять из раза в раз. – Ты здесь всего три дня.

      Сломленный и истощенный он начинает выть от боли, от осознания, к чему теперь приведет еще один день.

      Улыбаюсь, чувствую это превосходство. Мной восхищаются, меня восхваляют, меня боготворят. Я – их Дьявол, их проклятие, их самое страшное наказание. Даже Палач преисподней меня боится. Все меня боятся. Никто не смеет даже мысли допустить о том, чтобы мне возразить.

      Это полное и безраздельное подчинение. Всех и каждого. Мой триумф. Который я возвожу в абсолют.

      Но никто не знает, что за ним скрывается то, о чем я никогда не расскажу.

      Пустота.

      Я знаю, что она есть, я не глуп, но…я не понимаю, почему она здесь. Зачем она здесь? Это бесполезно, бессмысленно, я знаю, что убийства…что власть доставляет мне удовольствие. Но постоянно чего-то не хватает.

      Моя изобретательность не имеет границ. Рэд орет и стонет, как ребенок. У него нет никаких шансов выжить, но я ни за что не позволю ему умереть. Он не спит, ни ест, не пьет, он мучается в агонии, которую я для него устраиваю.

      – Где твой архангел? – Повторяю вопрос.

      Рыдает, умоляет, едва дышит, едва жив. Но этого хватает.

      – Ты знаешь, что последует за твоим молчанием, Рэд, – дразню я.

      Не сдерживает крика, пытается заставить свое тело умереть. Но не я придумывал правила, не я заставлял бога (или кто там придумал анжеликов?) делать их такими устойчивыми к ранам от рук демонов. Бесполезно.

      Но этот идиот терпит, терпит все мои пытки, от которых плохо даже другим дьябольерам. Еле-еле восстанавливается, ничего не видит, слышит только собственный крик боли, но не сдается. Никак не сдается. Их чертова вера!

      Беру стакан с кислотой и выливаю на его израненную кожу. Орет, бьется в конвульсиях боли, но пока еще не сломлен до конца. Ничего, я только начал, дальше будет хуже.

      Выхожу на улицу и оглядываюсь. Мои шестерки как всегда предано семенят за мной.

      – Ты должен сделать это, Тэон, – нашептывает словно дьявол на моем левом плече Вэнс.

      Кто-то сказал, что он чем-то на меня похож. Этот кто-то больше не жилец. Даже Вэнса передернуло от такого сравнения.

      Нельзя сравнивать дьябольеров.

      С дьябольерами вообще лучше не связываться.

      – Рано или поздно белокрылый заговорит и сдаст своего архангела, – продолжал нашептывать Вэнс, пока Джек (что за имя для дьябольера он себе выбрал?) осматривался вокруг и искал очевидных врагов. Слишком глупый, чтобы мыслить самостоятельно,