Как зачать ребенка. Анна Берсенева

ся в матери-героини и не мечтал родить десятерых. А уж с началом реформ матерью-героиней стала считаться каждая, решившаяся хотя бы на одного ребенка, поэтому вопрос о том, как его зачать, и вовсе казался странным. Дамы попроще отвечали на этот вопрос незамысловато: «Дурное дело нехитрое». Обычно это произносилось в процессе воспитания восемнадцатилетних дочерей, которым активно внушали, что сначала надо окончить институт, а с ребенком они и после не опоздают.

      Может быть, так бы я и продолжала считать этот вопрос неактуальным, если бы не история, произошедшая с моей близкой подругой. Собственно, ничего страшного с ней не произошло – просто в свои сорок лет, после пятнадцатилетнего перерыва, Диана решилась родить второго. После бесчисленных охов и ахов, которыми встретили это радостное известие ее мама и муж («С ума сошла, тебе на пенсию скоро! Я не олигарх, на одну мою зарплату мы вчетвером не проживем!»), выяснилось, что необходимо на 18—20-й неделе сделать так называемую «генетику» (амниоцентез), то есть анализ околоплодных вод, с помощью которого определяют, нет ли у будущего ребенка каких-либо патологий, связанных с немолодым возрастом мамаши.

      «Генетику» делали в медицинском центре, занимающемся проблемами репродукции человека. Вернувшись оттуда, Дианка воскликнула:

      – Ты представить не можешь, что там творится!

      – А что такого особенного там творится? – удивилась я. – Все хотят в сорок лет рожать?

      – Если бы в сорок! То есть и тех, которые в сорок, хватает. Но и в тридцать, и в двадцать пять, и даже в двадцать. В двадцать лет по врачам ходят, потому что забеременеть не могут!

      – Не может быть, ты что-то не так поняла, – не поверила я.

      – Все я так поняла, – усмехнулась Диана. – Я там в очереди полдня провела и потом еще сутки после процедуры в палате – наслушалась.

      Оказалось, что в этой клинике не только обследуют беременных, но и занимаются проблемой бесплодия. И количество людей, для которых эта проблема актуальна, так велико, что создается впечатление, будто пол-Москвы и четверть России не может обойтись в ее решении без медицинской помощи. Какое там «дурное дело нехитрое»! Настолько хитрое, что оно не удается не десяткам, не сотням и даже не тысячам, а миллионам. Потому что, по статистике, бесплодием в наше время страдают 16–18 % супружеских пар во всем мире, а это, как нетрудно подсчитать, вот именно – миллионы людей. Нетрудно также и догадаться, что гораздо больший процент бесплодных пар ни в какую статистику не попадает, так как супруги по разным причинам не обращаются со своей проблемой к врачам.

      – Так что правильно я сделала, что забеременела, – заключила моя неунывающая подруга, сообщив мне эти ошеломляющие цифры. – Подумаешь, у мужа зарплата маленькая! Люди за это дело последние деньги отдают и еще спасибо говорят, если повезет.

      Как это обычно бывает, стоило мне только выяснить, что в мире, оказывается, существует какая-то глобальная проблема, как свидетельства ее существования посыпались словно из рога изобилия.

      Буквально на следующий день после Дианиного рассказа я встретила на улице Марину, с которой недавно познакомилась на даче у друзей. Рожать она, правда, тогда не собиралась. Но вот при нынешней встрече выяснилось, что проблема беременности волнует ее не меньше, чем Дианку. Вернее, проблема не-беременности. Маринин единственный сын женился рано, чем, впрочем, ничуть не огорчил маму, которая, по какой-то необъяснимой для большинства ее ровесниц причине, в свои сорок «с хвостиком» уже мечтала иметь внуков.

      – А чему вы удивляетесь? – объясняла Марина. – Ну что такого интересного в моей жизни? Каждый день одно и то же: дом – работа, работа – дом. Муж объелся груш. Сын, можно считать, отрезанный ломоть. Денег на приличный отдых нету, отпуск провожу на грядке. В моей ситуации внуки – это одно сплошное счастье и смысл жизни, – убежденно заявляла она.

      И вдруг выяснилось, что никакого «сплошного счастья» Марине не предстоит. Во всяком случае, само собой, без труда и бесплатно, оно не наступит.

      – Как все в моей биографии, – вздохнула она. – Нет, ну надо же так: ведь на девчонке женился, кто мог подумать? И не разженишься из-за этого, люди же мы, не приматы.

      – Но ведь им по двадцать два года, – напомнила я. – Кто тебе сказал, что они бесплодная пара?

      – Рассуждаешь, как неандерталец, – хмыкнула Марина. – Или как питекантроп. Они три года уже женаты. А к твоему сведению, если люди живут, не предохраняясь, год и беременность не наступает, то это считается бесплодием. По данным Американской ассоциации фертильности, – добавила она.

      – По ассоциации чего? – еще раз проявила я свою неандертальскую дикость.

      – Фертильности, – повторила Марина. – Плодовитости то есть. Самая, между прочим, авторитетная в мире организация. Я теперь на эту тему страшно образованная, лекции могу читать.

      Тут я сообразила, что к миллионам, которым проблема бесплодия небезразлична потому, что лично они не могут зачать ребенка, следует приплюсовать еще примерно раз в восемь большее количество народу – например, родителей, бабушек и дедушек с обеих сторон. А есть ведь еще братья и сестры,