Садовник для дьявола. Оксана Обухова

Взглядом высечет похуже розги.

      И потому первые полчаса молчала. Выкать привычки не было, тыкать смелости не хватало, сидела обвыкала – как тут примут?

      Сейчас вошла в комнату и увидела не гордую начальницу, а женщину, убитую горем. Навзничь распаханную.

      Положила ладонь на спину Веры Анатольевны, погладила:

      – Ты это, Анатольевна. Держись. Так уж случилось. Тебе теперь о живых думать надо, вон их сколько вокруг тебя.

      Вера Анатольевна сухими, невыплаканными глазами смотрела на пенсионерку-крановщицу и ничего не говорила. Даже не моргала.

      – Держись, Вера, ты молодец. Я вот и представить не могу, кто бы еще так поступить смог.

      – В смысле? – немного разогнулась Кузнецова.

      – Ну. ты вот нас вызвала. Разобраться хочешь. А кто тебе садовник? Увезли, и ладно – родных не тронули, живи себе дальше.

      – Дальше? – усмехнулась вдова архитектора, выпрямилась. – Надежда Прохоровна, в нашем возрасте, когда начинаешь задумываться о том, что тебя ждет на Небесах, нельзя держать на сердце неподъемный груз. С подобной тяжестью до Бога не взлетают. Назад, под землю, утянет.

      – Так на то она правда-то и существует. Чтоб душа, значит, чистая была да легкая.

      – Думаете?

      – Да.

      – А я вот думаю наоборот. Что, если мое решение эгоистично? Беспокоясь о собственной душе, я гублю земное существование кого-то из моих близких? Это ли не эгоизм? Не смертный грех гордыни?

      – Эко тебя завернуло-то, – пробормотала баба Надя. – Справедливость, она ведь не выбирает, она для всех одна. Как искупление. Правда, Вера, она завсегда наружу выплывет. Если ее в себе прятать, только хуже будет – душу искалечишь да испоганишь.

      Вера Анатольевна совсем расправила сведенные горем плечи, посмотрела в сочувственное, строгое лицо старой крановщицы:

      – Спасибо, Надежда Прохоровна. Спасибо, вы очень хорошо меня поняли.

      Словно заново приглядываясь к серьезной – совершенной ровеснице! – Вера Анатольевна подумала, что та невероятно похожа на ее любимую актрису – Фаину Георгиевну Раневскую. И голосом, и статью.

      – Ты, Вера, это. Выкать перестань. Мы вроде как теперь две школьные подружки.

      – Хорошо, – улыбнулась бизнес-дама. – Мне будет тяжело, но я постараюсь, Надежда Прохоровна.

      Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Воспитанная. Как Софа. Та тоже не сразу к нормальному общению переходит.

      У дальнего угла торца стороны сторожки стояла большая крашенная зеленой краской бочка для сбора дождевой воды, которую так любят комнатные растения.

      Елена, обогнув домик, осталась на углу, лишь протянула руку вперед:

      – Там. Гену нашли там, между бочкой и окном, – приложила согнутый указательный палец под нос – как будто от промытой дождя – ми газонной травы все еще шел запах крови ее мужа – и осталась стоять на плиточном пятачке у крыльца сторожки.

      Софья Тихоновна опасливо вытянула шею и тоже дальше не пошла.

      Надежда Прохоровна осторожно обогнула бочку: почти к самым ее бокам