Крест великой княгини. Юлия Алейникова

свежесть леса наполняла грудь, кажется, их возница посапывал, не боясь, что лошадь свернет с лесной дороги. Елизавета Федоровна тихонько молилась, прося заступничества Святых, пока не задремала.

      Разбудили ее голоса.

      – Тпру, тпру, калеващая.

      – Все с подвод!

      – Туды вертай, куда прешься!

      – Насонов, снимай пленников.

      – Поглядывай там!

      – Говырин где?

      Елизавету Федоровну взяли за локоть и сдернули с подводы. Варвара, такая же беспомощная, со связанными руками и завязанными глазами, стояла рядом, стараясь коснуться княгини локтем.

      – Ведите всех сюда, – крикнул кто-то из темноты.

      Пленников согнали в кучу, и Елизавета Федоровна исхитрилась сдвинуть чуть-чуть повязку.

      – Сергей Михайлович, что с вами? Что с рукой? – встревоженно спросила она едва слышным шепотом, разглядев замотанную белой тканью руку великого князя.

      – Он не хотел ехать. Сергей считает, что нас убьют, – тихо ответил ей Иоанн Константинович. После Сергея Михайловича он был самым старшим, ему уже исполнилось тридцать два. Другие князья – совсем мальчики. Володе всего двадцать один, Игорю двадцать четыре, Константину двадцать семь.

      Неужто и правда всех убьют?

      Подошел кто-то из охраны, сдернул со всех повязки.

      Вокруг не было видно никаких строений, только лес, высокие тонкие стволы, уходящие в темноту.

      – Это же лес. Это не завод! – воскликнул кто-то из Константиновичей.

      – Куда нас привезли?

      – Рябов, заткни этих царских выродков! – рявкнул из темноты начальник.

      – Довольно они нашей кровушки попили!

      – Поддай им, ребята, как следует, чтоб не вякали. – Все это звучало дико, страшно посреди мирной тишины леса, посреди душистой ночной благодати, наполненной запахом жизни и звездным светом.

      Послышался звук удара, потом еще.

      – Что вы делаете?

      – Остановитесь!

      – Господи, что вы делаете?

      Мужчины, получая удары, кто кулаком, кто прикладом, пытались прикрыть собой женщин.

      Это было немыслимо, непонятно, дико и оттого еще более страшно. Люди, которых они видели при свете дня, с которыми здоровались, которые казались разумными, цивилизованными, вдруг по чьей-то злой воле превратились в кровожадных чудовищ! Словно охваченные бешенством или всеобщим помешательством, они вдруг кинулись на безоружных связанных пленников и с какой-то необъяснимой, остервенелой злобной яростью принялись избивать их, осыпая градом сильных беспорядочных ударов. Кто бил прикладом, кто кулаками, били все сразу, толкаясь, отпихивая друг друга. Били по голове, по рукам, по телу, с глухой, животной кровожадной ненавистью. Пленники только прикрывали головы, уклоняясь от ударов, и только Сергей Михайлович, несмотря на раненую руку, попытался ударить кого-то из нападавших.

      – Пожалуйста! Ради Бога! Остановитесь! Ой, мамочки! –