Бешеный прапорщик: Бешеный прапорщик. Большая охота. Возвращение. Дмитрий Зурков

швайне? (Кто вы такие, русские свиньи?)

      И смотрим на реакцию. Собеседник широко раскрывает глаза, полные отчаяния, судорожно глотает… Так, товарищ в ступоре. Второй, весь какой-то округлый и мягкий даже с виду, лежит на земле и дрожащими губами что-то шепчет, похоже, «Отче наш» читает, глаза плотно зажмурены – сильно боится.

      – Твою ж…!.. Опять немчура проклятая…

      Это уже третий, которого заломать сразу не смогли. Внешне – самый опрятный, в смысле, видно, что следит за одеждой, даже сапоги почище, чем у других. Лет тридцать – тридцать пять, коренастый, плечистый, спутанная нечесаная борода, фиолетовый синяк на одной скуле, большая ссадина на другой, хотя мои его по лицу не били. Пронзительный злой взгляд… Столько ненависти в глазах я никогда не видел!

      Похоже, не «засланцы». Добро, меняем язык:

      – Ну, доброго вам утречка, славяне.

      И теперь шесть изумленных глаз смотрят на меня, аж стыдно немного стало. Михалыч приходит на выручку и принимается за допрос:

      – Ты кто таков будешь, мил человек? Откель здесь взялся и что делаешь?

      – Бомбардир-наводчик шестой батареи семьдесят седьмой артиллерийской бригады Савелий Малышев. Из плена я бегу, трое нас. Сначала убежало с десяток, да немцы по следам собак пустили. Мы-то ручьем в сторону ушли, а остальных – порешили, наверное…

      – Когда и где это было?

      – Да дня три как тому назад. А где – не знаю. Шли на восход, отсыпались в лесу… А вы кто будете? Вы же наши, рассейские?

      – А вот это тебе знать пока необязательно. Ты посиди, отдохни малость, а я с другими побалакаю. Гриня, давай второго, который вам всем чуть не навалял… Ты кто будешь?

      – А человек я русский буду! Тока вот не знаю, кто вы есть и как к вам обращаться – тоже мне неведомо!

      Пора брать дело в свои руки. Больно уж норовистый собеседник попался. Весь напрягся, будто пытаясь порвать путы.

      – А не боишься так разговаривать с русским офицером? За такое можно и под суд загреметь.

      Собеседник даже оскалился по-звериному. Такое ощущение возникло – с волком, загнанным в угол, разговариваю. Вот этого силой не возьмешь. Скорее в глотку вцепится, умирая, но зубов не разожмет.

      – Не вижу я тута ахвицеров! Каких-то мужиков в дерюжках вижу, а более – никого!

      – Стоять! – Это я уже казакам, которые собрались поучить вежливости грубияна при помощи сапог. – Пока он несвязанный был, не сразу его одолели, а теперь уж чего силу показывать?

      Неторопливо расстегиваю свой балахон, показываю погоны:

      – Этого достаточно? Теперь будем разговаривать?

      – Встал бы во фрунт, ваше благородие, да руки-ноги связаны. Стрелок второй роты первого батальона пятьдесят третьего Сибирского полка Семен Игнатов. Вместе с ними из этапного лагеря бежал.

      – Это тебя в лагере так разукрасили? Германцы?

      – Не-а, не только. Свои тож постарались. За то, что своровать у ранетых одежку да сапоги не дал.

      – Я так подозреваю, им не меньше досталось.

      – Руки-ноги