Стихотворение Владислава Ходасевича «Обезьяна»: Комментарий. Всеволод Зельченко

с коромыслом – пьяный мужик – барыня» (то же представляли и ученые медведи)[57]: «Помнишь, на второй день пасхи, когда к нам пришел болгарин с обезьянкой и с органчиком и привел за собой целую толпу зевак, помнишь? ‹…› Я стояла в окне и смотрела на представление. Могу тебе рассказать, что делала обезьянка, все по порядку. Сначала она показывала, как барыня под зонтиком гуляет, потом – как баба за водой ходит, потом – как пьяный мужик под забором валяется…»[58]; «С наступлением тепла появлялись на окраинах болгары с обезьянами. Они и летом были в полушубках и высоких бараньих шапках. Каждый носил маленькую шарманку, иногда только бубен, и тащил за собой чахлую обезьянку. Обезьянка под звуки шарманки или бубна давала представления. „А ну покажи, как баба воду носит“. На плечики обезьянки укладывалась палочка, та обхватывала ее лапками и ходила по кругу, как будто несла коромысло с ведрами. „А теперь покажи, как пьяный мужик валяется“. Обезьянка идет пошатываясь, потом валится набок и делает вид, что засыпает»[59]; контаминация: «И теперь еще у прохожих болгар обезьяна подражает пьяной бабе и ходит за водой. И никто не видит ужаса. ‹…› Довольно мы учили зверей быть людьми, так что и перестали разбирать, где звери, где люди. ‹…› А что если в этом приближении к нам зверя сказалось не пленение его нами, а тайное наше пленение им?»[60] Встречаются, впрочем, и патриотические интерпретации тех же нехитрых движений: «Покажи, как дамой важной / Можешь ты ходить, / Как ружьем солдат отважный / Будет турку бить…»[61]

      Именовать таких обезьянок, как и ученых медведиц, принято было Марь Иваннами («Как сморщенный зверек в тибетском храме: / Почешется – и в цинковую ванну, – / Изобрази еще нам, Марь Иванна» [Мандельштам, «Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето…», 1931][62]; «Марьей Ивановной называлась обезьяна, самка, из породы павианов. ‹…› Подарили мне ее мои друзья…» [Куприн, «Марья Ивановна», 1913][63]; «Иногда шарманщик появлялся с обезьянкой на цепочке, одетой в курточку или платье и обученной показывать простейшие трюки, вроде „Как Марья Ивановна за водой идет“»[64]; «Иногда к нам заходил Петрушка или цыган с ‹…› обезьянкой Марьей Ивановной»[65] и многие другие), а самцов – Макарами Ивановичами («Имя было дано Макару Ивановичу [игрушке. – В.З.] по имени тех обезьянок, с которыми в годы нашего детства ходили по дворам черномазые люди. Этих мартышек почему-то часто звали так»)[66]. Музыкальная составляющая действа также не балует разнообразием: песня «Шумит Марица…», первый гимн освобожденной Болгарии[67], равно упоминается в стихотворении Белого «Из окна» и в позднейшем (опубл. 1962) мемуарном фрагменте знакомца Ходасевича В.Г. Лидина («Во двор нашего дома ‹…› приходил серб с шарманкой через плечо и печальной обезьянкой, в красных шароварах и цветной распашонке из ситца. ‹…› Серб, грустный, с беловатыми оспинами на смуглом лице, крутил ручку шарманки, уныло тянувшей

57

Объяснение этому сходству находим в труде современного этнографа крымских цыган: «После определенной выучки медведей цыгане выступали с ними как бродячие артисты. Иногда у заезжих торговцев крымам удавалось купить или выменять обезьянку и, выдрессировав ее, также начать выступления на публике. Диковинная для многих крымчан, но уже дрессированная обезьянка цыганами воспринималась как привычная медведица и называлась тем же цыганским словом ричхини» (Торопов В.Г. История и фольклор крымских цыган. М., 2004. С. 25). Ср. выше о балканских и румынских цыганах-урсарах (т. е. медведчиках) и маймунарах (обезьянщиках).

58

Федин К.А. Первые радости [1945] // Он же. Собр. соч.: В 12 т. М., 1983. Т. 5. С. 161; место и время действия – Саратов, 1910.

59

Засосов Д.А., Пызин В.И. Из жизни Петербурга 1890–1910-х годов: Записки очевидцев / 2-е изд., доп.; сост. Е.И. Вощининой; послесл., коммент. А.В. Степанова. Л., 1999. С. 151 (отмечено В.Г. Беспрозванным: vadbes.livejournal.com/2081.html, запись от 6 июня 2006 года).

60

Белый А. Сфинкс // Весы. 1905. № 9/10. С. 28–29; отмечено О. Роненом как «важнейший подтекст» стихотворения Ходасевича (см. выше примеч. 26).

61

Гиляровская Н.В. Стихи. М., 1912. С. 52 (из стихотворения «Мальчик черненький, кудрявый…»; указано пользовательницей ggordeeva в комментариях к уже упоминавшейся записи в блоге М.В. Безродного: m-bezrodnyj.livejournal.com/273749.html). Другим средством напомнить публике о турецком иге служили карикатурные шаровары и фески, в которые балканцы рядили своих обезьянок (см.: Ривош Н.Я. Время и вещи: Очерки по истории материальной культуры в России начала XX в. М., 1990. С. 168).

62

Согласно устному разъяснению Н.Я. Мандельштам, «так называли ручных обезьянок уличных гадателей» (Мандельштам О.Э. Полн. собр. соч. и писем: В 3 т. М., 2009. Т. 1. С. 603; коммент. А.Г. Меца). История толкования этой строки сопряжена с целым рядом недоразумений, рассеять которые помогает реальный комментарий: таковы гипотезы о том, что «Изобрази еще нам, Марь Иванна…» означает «Дай-ка еще выпить» (маргиналия И.М. Семенко; опубл.: Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования / Отв. ред. О.Г. Ласунский. Воронеж, 1990. С. 103), о намеке на имя и отчество Цветаевой (Сидни Монас; отсылки и критику см.: Полякова С.В. Осип Мандельштам [1992] // Она же. «Олейников и об Олейникове» и другие работы по русской литературе. СПб., 1997. С. 168), о происхождении мандельштамовской «Марь Иванны» от именования «молодых женщин – подручных уголовников» или даже от героини фильма «Кукла с миллионами» Маруси Ивановой (Мачерет Е. О некоторых источниках «буддийской Москвы» Осипа Мандельштама // Acta Slavica Iaponica. 2007. Vol. 24. P. 183–184). Наконец, слова Н.Я. Мандельштам об «уличных гадателях» также породили существенное искажение смысла: интерпретаторы исходят из того, что Марь Иванна – она же современность, «пеньковая эпоха» – достает из кассы билетики со «счастьем» (Амелин Г.Г., Мордерер В.Я. Указ. соч. С. 235 сл.; Сошкин Е.П. Гипограмматика: Книга о Мандельштаме. М., 2015. С. 344). Действительно, обезьянки шарманщиков нередко исполняли также и эту роль; однако, как показывает собранный нами материал, вполне идиоматический приказ обезьянщика «Изобрази еще…» (= «Покажи, как…») призывает зверька не вытягивать жребий, но представить, на потеху публике, очередную бабу с коромыслом.

63

Приведенные параллели позволяют уточнить воспоминания дочери Куприна, писавшей об этой обезьянке: «Он назвал ее так, чтобы досадить какой-то неприятной ему даме, которая, рассердившись, перестала посещать наш дом, и таким образом цель была достигнута» (Куприна К.А. Куприн – мой отец / 2-е изд. М., 1979. С. 60).

64

Гуревич А.Я. Москва в начале XX века: Заметки современника. [Б. м.,] 2010. С. 118 (электронное изд.: imwerden.de/publ‐2339.html).

65

Алексеев А.А. Забвение или сожаление: Воспоминания петербургского кадета / Публ. В.Г. Непевного // Киноведческие записки. 2001. № 55. С. 295 (время действия – 1908–1914 годы).

66

Гершензон-Чегодаева Н.М. Первые шаги жизненного пути. М., 2000. С. 50.

67

Ср. свидетельство 1887 года: «В Петербурге шатается множество бродячих музыкантов. ‹…› Братья-славяне напевают „Шуми Марица“, савояры играют на волынке, итальянцы заводят шарманку…» (Бахтиаров А.А. Брюхо Петербурга / Вступ. ст. и коммент. Ф.М. Лурье. СПб., 1994. С. 201).