Печенье счастья. Черстин Лундберг Хан

гитары. Да-да, именно так, вы не ослышались. Гитары у него получаются что надо. Но, вообще-то, папа мечтал стать оперным певцом. У него потрясный голос. К сожалению, папа не учился в оперной школе… или как там это называется. Но к месту и не к месту он все равно всегда старается щегольнуть своим оперным голосом. Особенно там, где, по его мнению, хорошая акустика.

      Хорошая акустика – это когда голос разносится эхом. Для этого подходят места с высокими потолками и каменными стенами: церкви, например, подземные переходы, некоторые музеи. Или школьная лестничная площадка. Мой класс находится на втором этаже, и туда ведет старая широкая лестница с каменными ступенями. И вот там-то, на этой лестнице, оказывается, самая лучшая акустика.

      Как-то раз на днях мы с папой вышли вместе из дому. Перед школьными воротами я помахал ему рукой, но он последовал за мной.

      – Пап, – сказал я ему, – я же почти пришел. Тебе дальше идти не надо.

      – Ну да, да, конечно, – пробормотал он и потянул на себя тяжелую входную дверь.

      Несколько моих одноклассников прошмыгнули мимо нас в приоткрывшийся проем.

      Мы были уже на середине лестницы, когда папа сделал глубокий вдох и восхищенно присвистнул:

      – Да здесь просто замечательная акустика! Прямо как в Миланской опере.

      – Нет, только не сейчас, – прошептал я, подняв на папу умоляющий взгляд.

      Но он ничего не слышал. Я подозреваю, что он просто притворялся, что ничего не слышал.

      Папа открыл рот и запел:

      – М-о-о-о-ре, м-о-о-ре…

      Все, кто был на лестнице, замерли, будто превратились в ледяные статуи. Сначала ребята пораскрывали рты от изумления, а потом принялись хихикать – все, кроме Йеппе из параллельного класса. Тот стоял, склонив голову набок, и счастливо улыбался. Я был единственный, кто продолжил решительным шагом восхождение по лестнице. Но внутри, мне казалось, я тоже превратился в ледяную статую.

      В этот момент из учительской появилась Ульрика, наша классная руководительница. Услышав пение, она тоже замерла и осталась стоять, прижимая к себе синюю папку и улыбаясь папе. Когда папа закончил петь, Ульрика так ему зааплодировала, что чуть не выронила свою папку.

      Йеппе тоже аплодировал. Другие ребята хихикали и косились на меня.

      – Всем привет, – как ни в чем не бывало улыбнулся папа и стрельнул глазами в сторону Ульрики.

      На короткое мгновение он даже взял ее за руку со словами: «Вверяю вашим заботам моего сына».

      Потом он кивнул мне на прощание и запрыгал через ступеньку вниз по лестнице. Напевая.

      От его пения дрожали стены. Но это еще ладно. А вот зачем он пытался флиртовать с Ульрикой? Этого я никак не могу понять.

      Вообще-то, папа никогда не флиртует всерьез с кем-то еще потому, что он очень любит маму. Это, конечно, хорошо, но все же у всего есть свои пределы. К примеру, разве можно целовать маму прямо в губы посреди улицы? Или в супермаркете? Как, например, случилось в кондитерском отделе в прошлую субботу. Я стоял у витрины с моим другом Хьюго, вполне обычным, нормальным парнем. Мы выбирали между сюризаром[1] и лакричными палочками, когда вдруг папа неожиданно обнял маму, чмокнул ее прямо в губы и сказал так громко, что уж точно все вокруг услышали:

      – Ты для меня самая лучшая конфетка! Чмок-чмок!

      Просто удивительно, как я только не умер тогда от стыда!

      Мою маму зовут Лотта, и она совсем не такая, как папа. Она не поет (если только в ванной). Она… танцует.

      Танцует мама все подряд: вальс, польку, танго, самбу, фламенко, сальсу, африканские танцы, хип-хоп, буги-вуги, танец джаз, брейк-данс, свободные танцы… в общем, все, что только можно. Этим она занимается в свободное время. А так она парикмахер. Поэтому мама всегда классно выглядит. По части прически это уж точно.

      Но вернемся к танцам. В конце прошлого учебного года у нас была школьная дискотека. Моя мама была в числе родителей, которые должны были присматривать за нами. Когда Мариам из моего класса упала и ободрала коленку, мама тут же подскочила к ней с пластырем и помогла ей. Но потом… да, потом кому-то пришло в голову поставить нечто вроде хип-хопа, и мама сразу преобразилась. Она сдернула с Хьюго кепку и, надев ее задом наперед, решительно двинула в центр танцплощадки. Там она принялась двигаться по кругу, подпрыгивая и дергаясь, как робот. Грудь у нее подскакивала, а волосы разлетались во все стороны. Хьюго стоял и только ухмылялся. Остальные же откровенно ржали. Мама, верно, решила, что это ребята так обрадовались ее умению танцевать. Я же так не думаю.

      По дороге домой я спросил маму, зачем она устроила весь этот цирк. Она рассмеялась и, хлопнув меня по спине, сказала:

      – Эх, старик, ничего ты не понимаешь. Даже если ты уже стал взрослым, иной раз так здорово поймать драйв.

      Ловить драйв от того, что ты кажешься смешным… нет уж, увольте. Лучше я тогда совсем не буду становиться взрослым.

      Бабушку тоже можно считать членом моей семьи. Она живет рядом с нами, в соседнем дворе.

1

Сюризар — мармеладные конфеты с кисло-сладким вкусом. – Здесь и далее примечания переводчика.