Тень сумеречных крыльев. Александр Лепехин

сцепив зубы, дело действительно дрянь.

      Доктор подтвердил его подозрения. Он задумчиво шевелил усами, щупая тощую мальчишескую грудь под ребрами, светил маленьким зеркальцем в глаза, от чего в голове стреляло и искрило, и считал биения сердца, глядя куда-то в сторону. Попутно выспрашивал: что Кадиш ощущает, как дело обстоит с аппетитом, с чего все началось, что было до того, не случалось ли ударяться cranium’ом[8]. Позже, отозвав дедушку в сторону, что-то серьезно и будто бы виновато ему втолковывал. Разобрать удалось только «encephalitis[9]» и «tumor[10]», но то, как побледнел старый шойхет при этих словах, сказало больше, чем самые подробные объяснения.

      Когда гостя проводили, дедушка тяжело осел на табурет возле стола и подпер голову сильными, натруженными за годы руками. Причитания среди остальной семьи возобновились было, но быстро умолкли. Видно, даже до самых эмоциональных дошло, что это неуместно, ни к чему, незачем. Кадиш лежал и мысленно примерял на себя фразу: «Я умру». Слова падали и проваливались насквозь, не желая задерживаться в голове, и тогда он поднимал их обратно, снова и снова. Небо заглядывало в окно, на ветке растущей возле дома акации сидел и поглядывал внутрь нахальный, рыжий в утренних солнечных лучах воробей.

      Тогда старший Галеви встал. И произнес несколько слов, за какие сам же в свое время строго выговаривал всякому употребившему. Грохнул кулаком по столу, снова повесил сумку через плечо и вышел. К дверному косяку он больше не прикасался.

      Проходил день за днем, ночь за ночью считала мгновения. Кадиш пытался свыкнуться с мыслями о смерти. Ему становилось то лучше, то хуже, но мозг до последнего отказывался впустить в себя осознание простой истины: скоро его не станет. Останутся нехожеными дальние дороги, несмотренными чужие города, непересеченными мосты над тайными реками. Жизнь переломилась у самого своего корня, не успев даже толком вытянуться и зашелестеть листвой.

      На сей раз ждали гораздо дольше. Лишь через три недели где-то в дальнем конце улицы загрохотали копыта, потом раздался стук, скрип спешно отворяемых воротин. Дедушка, усталый, еще более постаревший, провонявший пылью и смесью конского с человеческим пота, влетел в дом, бешено озираясь, потом подпрыгнул и совершил немыслимое: стянул мезузу с притолоки. Пошептал над ней, словно извиняясь, и унес в свою комнату. Хлопнула крышка сундука.

      А в дом уже заходили новые гости, при виде которых Кадиш забыл про головокружение и приподнялся на локтях. Это были Иные, и знакомые Иные – те самые, что допрашивали Галеви-младшего по поводу подозрений в адрес Зеленого Человека. И Мужик, и Кот, как их еще тогда мысленно окрестил внук шойхета, со сдержанным интересом косились по сторонам. Взгляды их порой словно гасли – казалось, что они смотрят не на предметы вокруг, а куда-то еще. «В Сумрак», – догадался Кадиш и сам себе покивал: ну конечно, им же интересно, как действовала защита и почему только теперь стало можно войти.

      Кот остался стоять

8

Череп (лат.).

9

Воспаление мозга (лат.).

10

Опухоль (лат.).