Дневной Дозор. Владимир Васильев

Светлые… – он вложил в слово столько презрения, сколько было в его силах, – куда большие индивидуалисты, чем мы!

      – Не передергивай, – сказала я. – Вот это все-таки неправда.

      – Да брось, Алиса! – От вина он сделался словоохотливым. – Помнишь, как год назад в оцеплении стояли? Перед ураганом?

      Пожалуй, только по этому оцеплению я его и помнила. Оборотни выполняют черновую работу, и пересекаемся мы редко. Либо на силовых акциях, либо в тех редких случаях, когда созывают весь персонал Дозора.

      – Помню.

      – Ну вот, этот… Городецкий. Светоч, блин!

      – Он очень сильный маг, – вновь возразила я. – Очень.

      – Ну да! Силы нахапался, выжал из людишек последнее и что? Куда он ее употребил?

      – На собственную реморализацию.

      Я прикрыла глаза, вспоминая, как это выглядело.

      Фонтан света, бьющий в небо. Потоки энергии, собранные Антоном у людей. Он поставил все на карту, рискнув прибегнуть к заемной силе, на краткий миг обрел силы, соизмеримые, а то и превосходящие возможности Завулона и Гесера.

      И обрушил всю силу на себя.

      Реморализация. Поиск этически оптимального выхода. Самая страшная проблема Светлых – не причинить вреда, не сделать поступка, который повлечет за собой зло для людишек.

      – Он же теперь суперэгоист! – со вкусом сказал Павел. – Мог он свою подругу защитить? Мог. Мог с нами схватиться? Еще как! А он что сделал? Взял себе все собранное! Даже ураган остановить не захотел… а ведь мог, мог!

      – Кто знает, к чему бы привел любой иной поступок? – спросила я.

      – Да ведь он поступил, как любой из нас! Как самый настоящий Темный!

      – Тогда он был бы в Дневном Дозоре.

      – Будет, – уверенно сказал Павел. – Куда денется. Жалко ему стало силы, вот он ее и употребил для себя. Потом оправдывался – мол, все для того, чтобы правильное решение принять… А какое было решение? Не вмешиваться! Всего лишь – не вмешиваться! Это наш подход, темный.

      – Не буду спорить, Павлуша, – сказала я.

      Лайнер вздрогнул, выпуская шасси. Кто-то в салоне тихо ойкнул.

      На первый взгляд оборотень был прав. Вот только помню я лицо Завулона в следующие дни после урагана. Нехороший у него был взгляд, уж я-то научилась разбираться. Словно он понял, что его провели, но понял это слишком поздно.

      Павел все продолжал рассуждать о тонкостях борьбы Дозоров, о разнице в подходах, о долгосрочном планировании операций. Стратег… ему в штабе сидеть, а не по улицам шастать…

      Я вдруг поняла, как он успел меня утомить за два часа полета. А ведь на первый взгляд производил приятное впечатление…

      – Павлуша, а ты в кого перекидываешься? – спросила я.

      Оборотень засопел. Неохотно ответил:

      – В ящера.

      – Ого! – Я вновь посмотрела на него с интересом. Такие оборотни и впрямь редкость, это не заурядный вервольф, вроде покойного Виталика. – Это серьезно! А почему я тебя редко вижу на операциях?

      – Я… – Павел поморщился. Достал платок, промокнул потный лоб. – Тут такое дело…

      Мялся