Ф. М.. Борис Акунин

стопкой бумаг под мышкой. Он показался Фандорину симпатичным: высокий, стройный, с красивыми темными глазами. Одет, правда, странно – несмотря на жару, в тяжелых ботинках и рубашке с длинными рукавами. Зато улыбка хорошая. Сразу видно, что у человека чудесное настроение. Совсем не похож на наркомана.

      Ника посмотрел на оставшуюся в дверях секретаршу с укоризной.

      – Я слышал, вы бумажки старые покупаете, – сказал посетитель, не представившись. – Глянете?

      Предложив молодому человеку сесть, Ника взял стопку и первым делом понюхал ее, была у него такая привычка.

      Листки пахли как надо – настоящей стариной, навсегда ушедшим временем. От этого аромата, вкуснее которого нет ничего на свете, у магистра всегда кружилась голова. Он громко чихнул, извинился, чихнул еще раз.

      Однако, перелистнув страницы, увидел, что рукопись не особенно старая. Судя по фактуре бумаги, цвету чернил и нажиму, вторая половина 19 века. Перо уже стальное, но по тому, как поставлен почерк, видно, что писавший обучался грамоте еще в николаевские времена, гусиным пером и почти наверняка в казенном учреждении. При домашнем воспитании почерк был бы мягче и небрежнее, а тут почти каллиграфия. Опять же исключительная ровность строк. Но не писарь и не переписчик – вон сколько помарок и исправлений. Э, да тут и рисунки на полях. Готическое окно, рожицы какие-то. Нарисовано так себе, по-дилетантски.

      Заметив крупное «ГЛАВА I», Фандорин немножко расстроился: кажется, какой-то трактат или художественное сочинение. Полистал.

      Почерк, хоть и красивый, читался не так просто. Прищурившись, Ника разобрал первую попавшуюся на глаза строчку: «…святителя Порфирiя, памятнаго темъ, что избавилъ первохристiанъ Святой Земли от притесненiя язычниковъ». Похоже, что-то душеспасительное. В те времена многие баловались подобной писаниной. Провалялась эта графомания в каком-нибудь забытом сундуке полтора столетия, да еще во что-нибудь заботливо завернутая, иначе запах времени так не сохранился бы…

      – Обороты чистые – это замечательно, – сказал он вслух. – У меня есть знакомый художник, рисует пером на старинной бумаге. Если текст не представляет интереса, подарю ему.

      – Мне-то сколько отбашляете? – шмыгнул носом симпатичный юноша и через рубашку почесал сгиб локтя.

      – Сохранность бумаги приличная. Могу дать по 30 рублей за страницу. Сколько здесь?

      На вид в стопке было страниц двадцать – двадцать пять.

      – Меньше, чем за тыщу, не отдам, – твердо заявил посетитель.

      Валя хмыкнула:

      – Ну ясное дело. – И прибавила непонятное. – Герою на один подвиг.

      Однако парень загадочную фразу, кажется, понял. Обернулся и бросил:

      – Не твое дело, цыпа.

      Ника, пересчитывавший страницы, открыл было рот, чтобы поставить молодого нахала на место, да так с открытым ртом и остался.

      Последний лист был почти чистым, никакого текста – лишь крупно выписанное заглавие:

ТЕОРIЙКАПетербургская повѣстьСочиненiе Ѳ. Достоевскаго

      Почему заглавие оказалось