Фальшивая убийца. Оксана Обухова

ягучем равнодушии мегаполиса.

      Москва погрузила в золотистый плен очередную жертву и оставила в себе, не позволяя ей подняться наверх или – упаси боже! – опуститься на самое дно.

      Ласкающая душу аллегория: пчела и мед. Но в русском языке хватает и других сравнений. Например, о фекалиях в проруби. Крошечным кусочком «непонятно чего» я болталась в ограниченном льдом пространстве и надеялась вмерзнуть намертво в границы Садового кольца (или хотя бы МКАД).

      …Н-да. Прав был мой папа. Заочная любовь творит чудеса и позволяет даже о фекалиях писать красиво.

      – Нельзя жить по книжкам в ярких обложках! – вещал папа. – Грезы и раздутое само мнение – вот причина бесконечно рождающихся и разрушающихся иллюзий!

      Что и говорить, увесисто вещать мой папа умел. Не хуже меня. А пожалуй, и лучше. Вечное противостояние отцов и детей обрело в нашей неполной семье специфические формы и превратилось в спор физика и лирика в полном смысле этого выражения. Батюшка преподавал в школе физику и неразумную дщерь после окончания школы сопроводил под белы руки до двери приемной комиссии университета, приказал учиться на преподавателя словесности.

      Но дверь за батюшкой закрылась. И дщерь перекинула документы с одного отделения – благо факультет был один – на другое. С благородного учительского поприща дочь предательски ушла во вражеский стан. Отринув семейные ценности, бросалась в журналистику.

      Журналистов мой папа на дух не выносил:

      – Нет такой профессии – совать нос в чужие дела!

      – Общество имеет право знать не только о своих достижениях, но и пороках! Правда многогранна! Журналист не только обличитель, он еще и лекарь общества!

      – Вот и шла бы в медицинский! Спасала бы людей искусством врачевания, а не обличительством!

      – Не все можно вылечить лекарствами! Души надо воспитывать правдой!

      – Оставь души церкви! Не касайся святого!

      – Папулечка, – впадая в пафос, отбивалась я. – Создатель наградил твою дочь единственным талантом – свободно и доступно излагать собственные мысли на бумаге! Собственные, понимаешь, свои!! Не вдалбливать в пустые головы чужие мысли из чужих книг, а излагать свои! Это ли не достойное поприще?!

      – Самозванка! Мысль надо родить в муках, прежде чем излагать!!

      Словесные баталии ежевечерне сотрясали наш дом. Папа подтягивал войска из учительского батальона: сегодня это был преподаватель математики, завтра учитель физкультуры, наносила визит историчка – многомудрые коллеги отца приязненно улыбались, а я бомбардировала их редуты бумажными снарядами – оперировала газетными вырезками:

      – Вот! Смотрите! «Взяточники в погонах». Кто раскопал?! Мы! Журналисты! Или зачитываю строчку: «Стариков избивают в интернате». Откуда бы об этом вопиющем факте узнала общественность?!

      – Общественность надо учи-и-и-ть!! – подвывал батюшка. – Вскрыть нарыв каждый дурак умеет!! Обществу нужны наставники, учителя, а не те, кто в гнойники пальцем тычет!! – Он вздыхал с надрывом. – Мне жаль, Алиса, что ты избрала для себя легкий путь служения. Легкий и, прости, с душком. Любовь к запахам грязного белья не может быть профессиональной необходимостью. Это состояние души.

      К концу первого семестра войска отошли на зимние квартиры. Я метко обстреляла их редуты залпом из пятерок, маркитантки из университетской бухгалтерии подоспели с тележкой, груженной повышенной стипендией. Позже подтвердила этот результат на летней сессии, и батюшка вынужден был выкинуть белый флаг. Я милостиво приняла парламентеров – математика и историчку с контрибуционным тортом, – но капитуляция тем не менее не была безоговорочной.

      – Время покажет, – пророчил физик лирику.

      Еще четыре года я браво маршировала под знаменем «Служение Отечеству и Правде», легко катила груженую маркитантскую тележку, проводила небезуспешные вылазки в редакции местных газет и качественно бомбила статьями в «Студенческом вестнике» прогульщиков, взяткодателей и сантехников, доводящих сортиры общежития до состояния замерзших переправ.

      В общем, старалась. Быть заметной и узнаваемой. Редкие победы над ректоратом и хозслужбами висели на груди, как славные медали, в спину постреливали завистники из штрафбата двоечников, впереди маячило маршальское звание, подтвержденное отпечатанной в государственной типографии пламенно-красной корочкой.

      Папа начинал гордиться. (В основном пятерками.)

      Отрезвление наступило через полгода после окончания университета.

      Ретивых девочек с медалями и красными дипломами в редакциях называют выскочками. Маниакальными правдоискательницами.

      Оказалось, что пыл начал угасать.

      Желание трудиться в коллективе, воюющем за заказные – хвалебно-лживые, торгово-хлебно-комиссионные – статьи, пропало вместе с юношескими прыщами и максимализмом той же возрастной группы. Мысли на бумаге излагались вяло, вхождение во взрослую жизнь оказалось тяжелейшей осадной войной: бронтозавры от журналистики цепко держались за