Ведьма. Даниил Заврин

следовало спешить, горожане четко знали, куда идти и ничто не могло их остановить: ни ночь, ни священный страх перед местностью топких болот. Они твердо уверовали словам инквизитора и, высоко подняв факелы, направлялись к ее избе.

      Насчитав около пятидесяти огоньков, она бросилась к матери. Старая пожилая женщина уже второй день не вставала с постели, мучаясь ужасной болью. Ни травы, ни все родовые познания не могли облегчить её страдания, оставляя несчастной лишь слепую надежду на скорую смерть. Но даже это было не столь страшным по сравнению с тем, что приготовили ей эти люди.

      Огонь. Страшное пламя ненависти и злобы, которое они выплеснут на деревянную крышу, вмиг озарит несчастную всеми муками ада, заставив сжариться живьем. Изабель наклонилась к матери – та была в полубреду и совсем её не узнавала, прося воды и избавления. Слыша приближающиеся голоса, она хотела было поднять старуху, но, увы, у неё не хватило на это сил. Она смотрела в её глаза. Привычные, любимые, в них даже в этом полубессознательном состоянии читалась материнская любовь.

      – Мама, они рядом, они идут сюда с огнём, – сказала Изабель, сжав её руку. – Нам надо идти, они сожгут нас.

      Но мутный туман материных глаз не рассеялся. Она лишь нервно дернула рукой и всё так же продолжила бормотать бессвязную речь. Изабель села и заплакала, она понимала, что ей не суметь вытащить больную мать из этой избы.

      Крики стали ближе. Теперь она четко различала голоса. Женские, мужские, они больше не мешались в кучу, а составляли славный дикий хор. Она слышала слова, она различала интонации и нескольких даже узнала. Например, пастора католической церкви, его прихожан, толстого мельника, который не раз приходил к ним за отравой от грызунов и травой для больных зубов. Она различала многих, кто уже успел посетить их этим летом.

      Внезапно мать назвала её по имени. Изабель сразу же бросилась к ней. Мутный туман ушел с её глаз и она, наконец, узнала дочь. Изабелла хотела рассказать ей о надвигающейся беде, но старуха лишь улыбнулась своими морщинистыми глазами и прошептала ей – «Беги».

      Любовь к дочери, стальное упорство и просьба читались в её глазах. Мать знала, что Изабель ничего не стоило плюнуть этим тварям в глаза и сгореть вместе с ней. Но мать была против, и это было её последнее желание, которое дочь не могла оставить неисполненным.

      Сжав её руку, она прикоснулась к морщинистому лбу. От матери пахло еловыми ветками, застиранным бельем и старой любимой старухой, с которой она провела последние двадцать лет. Вытерев слезу рукавом, Изабель встала. Голоса были совсем близко, следовало спешить.

      * * *

      Огонь, подымающийся над её жилищем, был виден издалека. Равно, как и большинство пьяных и полупьяных односельчан, ведомых местным священником и отцом-инквизитором, специально присланным из королевского замка. Оба внимательно смотрели за пожаром и периодически приказывали тушить кустарник, на который распространялся вольный огонь. Пожара в лесу никто не хотел.

      Как кричала мать, она не слышала, но это вовсе не означало, что мать снова вернулась в помутнение, нет, она просто стерпела эту боль. Изабелла сжала кулаки, как бы она хотела хоть на секунду стать той самой ведьмой, которую они вдруг в ней увидели. Выесть глаза пастору и инквизитору, заставить их выплевывать свои окровавленные легкие прямо на стол.

      Но это лишь мечты. В реальности ничто это не осуществимо, все, что она может – это сварить местную настойку от болей в животе, зубах и конечностях. Да и то, строго следуя материнским указаниям. И уж никак не послать на эту толпу чуму, которая скосила бы их под самый корень.

      Сзади хрустнула ветка. Изабелла обернулась. Несколько волков стояли прямо за её спиной. Крупные, серые, они очень сильно напоминали собак, отличаясь только глазами – спокойными, тихими, свирепыми.

      Вожак вышел вперед, обнажив зубы. Он готовился напасть. Изабелла не стала убегать, наоборот, улыбаясь, она шагнула вперед. Она нисколько не боялась умереть сейчас, когда в трехстах метрах от неё догорает мать. Но волки её не тронули, что-то мешало им, и так было со всеми дикими животными, пытавшимися на неё напасть.

      Когда волки ушли, она устало опустилась на траву. Увы, но силы окончательно покинули её, и она даже не заметила, как уснула. Изнеможденная, полуголодная, исцарапанная, полная горечи и злобы. Казалось, это было почти невозможно, но тело её больше не слушалось, оно хотело лишь покоя.

      Проснувшись, она увидела, что возле сожжённой избы было несколько вооруженных людей, которые обыскивали пепелище. Останки… Им нужны были их останки, решила она и тут же заметила инквизитора, который стоял ближе к лесу и внимательно смотрел чуть ниже её холма. Укутанный в черный камзол, он был неподвижен, лишь редкий поворот головы выдавал в нем жизнь.

      Когда их взгляды встретились, он всё так же был неподвижен. Очень внимательно он рассматривал её между зарослей кустарника, пока, наконец, к нему не подошел один из стражников короля. Уловив взгляд священнослужителя, он громко позвал остальных и указал на неё. Но инквизитор положил на его плечо руку и, что-то прошептав, осадил пыл. Затем он не спеша сделал несколько