Часовщик с Филигранной улицы. Наташа Полли

аппаратом. Когда Уильямсон сам посылал телеграммы и знал, что переписывается со знакомым оператором, он подписывался именем «Долли», как если бы они были членами одного и того же мужского клуба.

      – Вы в порядке? – спросил Таниэль.

      – Да. – Долгая пауза. – Должен признаться – несколько шокирован. Иду домой.

      – Вы не должны ходить без провожатого.

      – Они ничего не – сделают. Раз они сказали, что бомбы будут в мае – значит бомбы будут в мае. Это – Клан-на-Гэль. Они не размениваются на ерунду и не станут гоняться за мной с крикетными битами.

      – Но зачем тогда сообщать вам об этом сегодня? Это может быть ловушка, чтобы выманить вас из офиса в определенное время.

      – Нет-нет. Это чтобы нас – напугать. Они хотят, чтобы в Уайтхолле знали, что этот день настанет. Если политики будут бояться за свою жизнь, они станут внимательнее прислушиваться к требованиям ирландцев. Они говорят: «в общественных зданиях». Это больше, чем просто в течение одного дня держаться подальше от Парламента. Я им не интересен. Поверьте, я – знаю этих людей. Я многих из них отправил за решетку.

      – Будьте осторожны, – не вполне успокоенный, отбил Таниэль.

      – Спасибо.

      Аппарат еще отщелкивал последнее слово суперинтенданта, когда Таниэль, оторвав ленту, ринулся в дальний конец темного коридора, к двери, из-под которой пробивался отсвет от зажженного камина. Он постучал, потом распахнул дверь. Сидевший в комнате старший клерк взглянул на него и сердито нахмурился.

      – Меня тут нет. Надеюсь, у вас что-то действительно важное.

      – Это телеграмма из Скотланд-Ярда.

      Старший клерк выхватил у него листок. Здесь был его кабинет; он читал, сидя в глубоком кресле у камина, галстук и воротничок валялись рядом на полу. Каждую ночь повторялась одна и та же сцена. Старший клерк уверял, что остается в кабинете на ночь, поскольку храп жены мешает ему спать, однако Таниэль начинал подозревать, что жена попросту уже забыла о его существовании и поменяла в дверях замок. Старший клерк прочитал телеграмму и кивнул.

      – Хорошо. Вы можете идти домой. Лучше я сам сообщу министру.

      Таниэль ответил ему кивком и торопливо вышел. Никогда прежде ему не предлагали раньше уйти со службы, даже если он бывал нездоров. Зайдя к себе, чтобы взять пальто и шляпу, он услышал на другом конце коридора возбужденные голоса.

      Он жил в пансионе; дом находился неподалеку от тюрьмы Миллбанк, к северу от нее, и так близко к Темзе, что каждую осень подвал подтапливало. Возвращаться сюда по ночам пешком из Уайтхолла было жутковато. В свете газовых фонарей туман застилал окна запертых лавок, приобретавших по мере приближения к его дому все более обшарпанный вид. Разруха нарастала постепенно, он как будто путешествовал назад во времени: с каждым шагом следующее здание казалось пятью годами старше предыдущего, а все вместе они застыли, как экспонаты в музее. И все же он был рад раньше уйти со службы. Хоум-офис был самым большим общественным зданием в Лондоне. В мае он станет одной