Стих и проза в культуре Серебряного века. Юрий Борисович Орлицкий

начале и 10 в конце, в статье о Толстом, соответственно, 5 и 10, о символистах – 20 и 15. При этом более низкие показатели статьи о Толстом связаны, очевидно, с тем, что большинство его цитат написаны трехсложными размерами, в то время как в прозе значительно чаще, чем они, возникают двусложные фрагменты.

      Выразительный пример такого контакта, позволяющего говорить о плавном перетекании прозы в стих и обратно, находим в статье о Полонском:

      …он слышит в ней глагол, в пустыне вопиющий, / неумолкаемо зовущий:

      О подними свое чело!

      Не верь тяжелым сновиденьям

…

      Чтоб жизнь была тебе понятна,

      Иди вперед и невозвратно

…

      Туда, где впереди так много

      Сокровищ спрятано у Бога.

      Та безмятежная блаженная красота, которая открывается…

      В подобных случаях стихи и проза нередко дополнительно объединяются также на фонетическом уровне – благодаря аллитерациям, захватывающим реальные стихотворные и условные прозаические строки:

      По поводу известного изречения Бисмарка Тютчев противопоставляет друг другу два единства:

      «Единство, – возвестил оракул наших дней, —

      Быть может спаяно железом и лишь кровью»;

      Но мы попробуем спаять его любовью, —

      А там увидим, что прочней…

      Великое призвание России / предписывает ей держаться / единства…

      Важно и то, что метрическая перекличка стихотворной и прозаической части текста поддерживается здесь также на звуковом уровне: в ямбической фразе, непосредственно предшествующей стихотворной цитате, мы без труда обнаруживаем скопление звука «д», который затем дважды встречается в первой строке цитаты, а также «р» и «ст»; во фразе, подхватывающей ямб стиха, находим повторяющиеся «р» (и «пр»!) и «в».

      Таким образом, можно констатировать, что стихотворные цитаты, встроенные в прозу критических статей Соловьева, ритмически взаимодействуют с прозаическим монолитом статей, порой даже врастают в него благодаря в первую очередь метрическим перекличкам. При этом чем ближе описываемый поэт Соловьеву, тем степень такого врастания больше, и наоборот: цитаты из поэтов-символистов, скептически оцененных философом, в значительно меньшей мере ритмически предваряются в его прозе, чем отрывки из стихотворений других поэтов (хотя подхватываются примерно в одинаковой мере), а случаев прямого метрического контакта здесь еще меньше.

      Все это позволяет говорить также, во-первых, о переходной (отчасти художественной) природе статей Соловьева, а во-вторых – о том, что в его критической прозе происходит безусловное (хотя, скорее всего, и не осознававшееся самим автором) взаимодействие авторского прозаического и «чужого» стихотворного слова, причем самым непосредственным образом учитывающее отношение автора к включаемым в состав его прозы текстов.

      – 1.2 –

      «Поток неглубок, но широк…»: стих и проза в творчестве Максима Горького

      Максим Горький был известен современным ему читателям прежде всего как автор рассказов