Роковые яйца. Михаил Булгаков

холодный и сдержанный джентльмен, перебил профессора необычным тоном:

      – Владимир Ипатьич, что же вы толкуете о мелких деталях, о дейтероплазме. Будем говорить прямо: вы открыли что-то неслыханное, – видимо, с большой потугой, но все же Иванов выдавил из себя слова: – профессор Персиков, вы открыли луч жизни!

      Слабая краска показалась на бледных, небритых скулах Персикова.

      – Ну-ну-ну, – пробормотал он.

      – Вы, – продолжал Иванов, – вы приобретете такое имя… У меня кружится голова. Вы понимаете, – продолжал он страстно, – Владимир Ипатьич, герои Уэльса по сравнению с вами просто вздор… А я-то думал, что это сказки… Вы помните его «Пищу богов»?

      – Ах, это роман, – ответил Персиков.

      – Ну да, господи, известный же!..

      – Я забыл его, – ответил Персиков, – помню, читал, но забыл.

      – Как же вы не помните, да вы гляньте, – Иванов за ножку поднял со стеклянного стола невероятных размеров мертвую лягушку с распухшим брюхом. На морде ее даже после смерти было злобное выражение, – ведь это же чудовищно!

      Глава 4

      Попадья Дроздова

      Бог знает почему, Иванов ли тут был виноват, или потому, что сенсационные известия передаются сами собой по воздуху, но только в гигантской кипящей Москве вдруг заговорили о луче и о профессоре Персикове. Правда, как-то вскользь и очень туманно. Известие о чудодейственном открытии прыгало, как подстреленная птица, в светящейся столице, то исчезая, то вновь взвиваясь, до половины июня, когда на 20-й странице газеты «Известия» под заголовком «Новости науки и техники» появилась короткая заметка, трактующая о луче. Сказано было глухо, что известный профессор IV Университета изобрел луч, невероятно повышающий жизнедеятельность низших организмов, и что луч этот нуждается в проверке. Фамилия, конечно, была переврана, и напечатано: «Певсиков».

      Иванов принес газету и показал Персикову заметку.

      – «Певсиков», – проворчал Персиков, возясь с камерой в кабинете, – и откуда эти свистуны все знают?

      Увы, перевранная фамилия не спасла профессора от событий, и они начались на другой же день, сразу нарушив всю жизнь Персикова.

      Панкрат, предварительно постучавшись, явился в кабинет и вручил Персикову великолепнейшую атласную визитную карточку.

      – Он тамотко, – робко прибавил Панкрат.

      На карточке было напечатано изящным шрифтом:

«Альфред Аркадьевич БРОНСКИЙ

      Сотрудник московских журналов – «Красный огонек», «Красный перец», «Красный журнал», «Красный прожектор» и газеты «Красная вечерняя Москва».

      – Гони его к чертовой матери, – монотонно сказал Персиков и смахнул карточку под стол.

      Панкрат повернулся, вышел и через пять минут вернулся со страдальческим лицом и со вторым экземпляром той же карточки.

      – Ты что же, смеешься? – проскрипел Персиков и стал страшен.

      – Из гепею, они говорять, – бледнея,