Осень Средневековья. Йохан Хёйзинга

него не находится иных слов, кроме как «ce rebelle brasseur rustique… et encore si meschant vilain»[229] [ «этот взбунтовавшийся деревенщина-пивовар… и к тому же еще презренный мужик»].

      В свой Temple de Восасе [Храм Боккаччо] – гулкое пространство которого наполнено отзвуками дворянской славы и бедствий – Шастеллен допускает великого банкира Жака Кёра не без оговорок и извинений, тогда как омерзительный Жиль дё Ре[230], несмотря на свои ужасные злодеяния, получает туда доступ без особых препятствий исключительно лишь в силу своего высокого происхождения[231]. Имена горожан, павших в великой битве за Гент[232], Шастеллен не считает достойными упоминания[233].

      Несмотря на такое пренебрежение к третьему сословию, в самом рыцарском идеале, в служении добродетелям и в устремлениях, предписываемых аристократии, содержится двойственный элемент, несколько смягчающий высокомерно-аристократическое презрение к народу. Кроме насмешек над деревенщиной, вместе с ненавистью и презрением, которые мы слышим во фламандской Kerelslied[234] и в Proverbes del vilain[235], в Средневековье в противоположность этому нередки выражения сочувствия бедному люду, страдающему от многих невзгод.

                         Si fault de faim périr les innocens

                         Dont les grans loups font chacun jour ventrée,

                         Qui amassent à milliers et à cens

                         Les faulx trésors; c’est le grain, c’est la blée,

                         Le sang, les os qui ont la terre arée

                         Des povres gens, dont leur esperit crie

                         Vengence à Dieu, vé à la seignourie…[236]

                         Невинных, коих губит лютый глад, —

                         Волчища жрут, что для своих потреб

                         И по сту, и по тысяще растят

                         Добро худое: то зерно и хлеб,

                         Кровь, кости пасынков презлых судеб,

                         Крестьян, чьи души к Небу вопиют

                         О мести, господам же – горе шлют…

      Тон этих жалоб постоянно один и тот же: разоряемый войнами несчастный народ, из которого чиновники высасывают все соки, пребывает в бедствиях и нищете; все кормятся за счет крестьянина. Люди терпеливо переносят страдания: «le prince n’en sçait rien» [ «князь-то ровно ничего об этом не ведает»]; когда же они иной раз ворчат и поносят своих властителей: «povres brebis, povre fol peuple» [ «бедные овцы, бедный глупый народ»], их господин одним своим словом возвращает им спокойствие и рассудок. Во Франции под влиянием горестных опустошений и чувства ненадежности, постепенно распространявшегося по всей стране в ходе Столетней войны, одна тема жалоб особенно заметно выдвигается на первый план: крестьян грабят, преследуют их вымогательствами, угрожая поджогами, над ними издеваются свои и чужие вооруженные банды, у них силой отбирают тягловый скот, их гонят с насиженных мест, не оставляя им ни кола ни двора. Подобные жалобы бессчетны. Они звучат у крупных богословов партии реформ около 1400 г.: у Никола дё Клеманжа

229

Chastellain. III, p. 82–89.

230

Жиль дё Ре был сожжен по обвинению в колдовстве, противоестественных пороках и массовом ритуальном детоубийстве. Некоторые исследователи полагают, что он послужил прообразом главного персонажа сказки Ш. Перро (1628–1703) Синяя Борода.

231

Ibid. VII, p. 90 ff.

232

Во время восстания гентских горожан в 1453 г. городское ополчение проявило редкое мужество при защите города от войск Филиппа Доброго, но было наголову разбито в битве при Гавере, замке неподалеку от Гента.

233

Ibid. II, p. 345.

234

Kerelslied – хулительная и одновременно боевая песнь, сочиненная рыцарями, участвовавшими в подавлении крестьянского восстания 1323–1328 гг. в приморской Фландрии. Слово kerel, значившее крестьянин и даже молодец, здесь приобретает ругательное значение: мужик, быдло (ср. коммент. 3* к гл. III). Название песни можно перевести описательно как Песнь против мужичья или Песнь против черни.

235

Proverbes del Vilain [Мужицкие пословицы] – анонимная поэма предположительно конца XIII в., каждая строфа которой заканчивается какой-либо пословицей. Приводимые пословицы имеют, несомненно, фольклорное происхождение, но поставлены в такой контекст, что демонстрируют глупость мужиков.

236

Deschamps. I, p. 230, № 113.