Московский принц для Золушки. Наталия Миронина

смотри, думаю, из этого набора мы сможем сделать что-то национальное. Она, думаю, соскучилась по пельменям и блинам.

      – Думаю, что пельмени и блины есть и в Японии. Надо купить немного на первое время, а потом выяснить ее пристрастия. И уже только тогда…

      – Нет, Геночка, я так не хочу. Я хочу, чтобы у меня было все под рукой. Ну, мало ли.

      – Хорошо, сделаем, как ты говоришь, – быстро согласился Рябцев.

      Он уже понял, что Тата загорелась ролью хозяйки, принимающей заморскую гостью. Рябцев вообще понял, что Тате захотелось быть хозяйкой. Эта вся суета с мытьем окон, переменой занавесок, с шитьем скатерти на старый стол, спрятанный за дверь кухни, – это было не что иное, как проснувшееся желание своего «гнезда». «Девочки, они такие девочки», – вспомнил услышанную где-то дурацкую фразу Рябцев. Он вздохнул – они были знакомы год. Они прошли: первое свидание, первую размолвку (подумать только – из-за способа варить кофе!), они поцеловались, однажды Гена остался у нее на ночь. Это все произошло быстро, но это было так здорово, и теперь хотелось закрепить все это очень вескими словами. Такими, например, как: «Выходи за меня замуж!» Геннадий Петрович опять вздохнул – вот на работе оценили его упорство, организаторские способности и неплохой аналитический ум. На работе ему предложили повышение. Уже полгода как он заместитель директора департамента. У него персональный водитель, отличный оклад, куча бонусов всяких. Но у него нет до сих пор своей квартиры. Гена не мог себе взять ипотеку или кредит – мама бы этого не пережила. Да и он понимал некоторую невыгодность данного шага. Можно было снять квартиру побольше. И Гена несколько раз хотел об этом заговорить с Татой. Но разговор этот должен был неизменно закончиться предложением руки и сердца или хотя бы решением жить под одной крышей. Но как среагирует на это мама? А мама, Таисия Николаевна, не раз демонстративно принимала пахучие капли, едва заслышав о Тате. И если утром Гена заскакивал домой, в воздухе явственно пахло ландышем и валерианой. Лицо Таисии Николаевны выражало покорность судьбе.

      – Там, на столе, завтрак, поешь, – говорила она слабым голосом.

      И даже если сын не хотел есть, он садился завтракать.

      Еще мама иногда звонила поздно вечером, когда они с Татой уже укладывались спать. Мама долго рассказывала про свой день, про недомогания, про соседей или телевизионные передачи. Гена слушал, глядя, как Тата устраивается на подушке, потом вылезал из постели и шел на кухне. Там он разговаривал с мамой часа полтора. Когда он возвращался назад, Тата уже спала.

      – Ничего страшного, она скучает, – Тата проявляла душевность и понимание. Рябцев молчал – он-то знал, что ровно три часа назад, по дороге с работы, обо всем этом он уже с мамой говорил. Но делать было нечего – мама требовала и заслуживала безграничного внимания. Сама Тата ему однажды сказала: «Нас с тобой двое. А ты у нее один. Понимать надо». Геннадию хотелось поделиться с мамой: «Моя Тата такая добрая, такая понимающая!» Но он боялся, что сделает только хуже. Рябцеву очень хотелось жениться на Тате. Но эти два обстоятельства – страх «бросить»