Когда ад замерзнет. Алла Полянская

об убийстве Виталика раззвонили все телеканалы – как же, сестрица ему одним выстрелом башку снесла, только нижняя челюсть осталась, выставив на всеобщее обозрение зубы Виталика, оказавшиеся сплошь в пломбах. И хотя так-то Виталик был никем, но тут же, извольте видеть, преступление на почве страсти.

      – Что ж теперь.

      – Не кисни. – Рита вздохнула. – Хотя это легче сказать, чем сделать, но все равно не кисни. Все гораздо лучше, чем могло быть.

      Тут она права. Я сейчас могла бы до сих пор стоять на улице в окружении коробок и ожидать такси, а потом таскать на себе коробки и складывать их в какой-то чужой квартире. Или лежать мертвой где-нибудь на пустыре. А так я в квартире, которая послезавтра станет моей. И у меня оказалось накоплено достаточно, чтобы купить ее, а могло ведь быть и хуже, Рита абсолютно права.

      – Ничего. Это я так. Рита, я очень признательна, правда.

      Просто я не умею выражать эмоции, вот внутри все чувствую, и с эмпатией у меня порядок, но показывать не могу, вся моя предыдущая жизнь научила меня именно этому. Нельзя показывать, что чувствуешь боль, да и вообще хоть что-то, потому что есть люди, которые используют твою слабость против тебя.

      Я очень рано перестала плакать – по крайней мере, прилюдно.

      – Ладно, завтра позвоню.

      Рита ушла, а я заперла дверь и огляделась вокруг. Свисающая с высоченного потолка лампочка осветила убогого вида комнату, абсолютно пустую, если не считать табурета, на котором сидела старуха, и древней деревянной тумбочки, рассохшейся, с облупившейся краской.

      Но мне хочется спать, и я достаю из коробки спальный мешок. Этот мешок я взяла из кладовки, где стояли папины туристские принадлежности – отчего-то не хотела оставлять его, потому что спальный мешок – это нечто очень личное.

      Штор на окнах нет, и я раскладываю вокруг коробки с вещами и стелю на пол спальный мешок, поверх него бросаю свой плед и подушку, вытряхиваю из пакета одеяло. Это то, что я сегодня, уходя, забрала с собой, просто стянув с кровати. В углу возвышается узел с маминым постельным бельем и полотенцами, но пока мне хватит и этого.

      Поесть бы чего… но это можно завтра, а сегодня я хочу спать.

      Но каким-то образом в комнате уже светло, а я целую минуту смотрю в потолок, пытаясь понять, где я нахожусь и куда подевалась ночь. За дверью какие-то шаги, голоса – что там Рита мне о соседях говорила, что они хорошие? Ну-ну.

      Я иду в закуток, где толчок и раковина. Представить себе не могу, что старуха жила в таком свинарнике десятилетиями. Я вообще не понимаю бытовую неаккуратность и безразличие к тому, что вокруг. Мой дом – моя крепость, а тут не крепость, а просто сарай.

      В пакете, оставленном накануне Ритой, еще два пакета, в одном – моющие средства, губки для мытья поверхностей, резиновые перчатки, в другом – хлеб, сыр, апельсины, пакетик с чаем, коробка рафинада, шоколадка, пачка масла и баночка апельсинового джема с лавандой. Похоже, Рита понимает меня гораздо лучше, чем весь остальной мир.

      И где-то среди коробок есть та, в которой литровая кружка, кипятильник и папин туристский