Пять ржавых кос. Владимир Витальевич Тренин

о пьянства. Ходил ведь по краю пару раз. И всё чем-то недоволен. Что я за человек? У Лема, в рассказах про пилота Пиркса, есть такое выражение: "Полоса тени". Состояние мужчины в возрасте ближе к сорока. В шестнадцать я не думал, что доживу до таких лет, а ведь это творится со мной сейчас. То, о чём мечтал, естественно не сделал, нет тех картин и стихов. Нет тех фильмов, маршрутов и мест. И вроде, в душе ты тот же молодой весёлый раздолбай, но алкаши на районе выпрашивая на бутылку, многое расставляют по местам: «Отец, выручи…». Вот так. А может рискнуть. Всё бросить и начать сначала.

      Мои мысли прервал звонок на домашний телефон. Снял трубку.

      – Алло, да, я слушаю.

      В трубке чьё-то сопение.

      – Алло-о, кто это? – повторил я.

      – Вы не туда попали, – ответил пьяный женский голос.

      – Да, но ведь это вы мне звоните.

      – Нет, вы не туда попали, – настаивала дама.

      – С Новым годом, – сказал я и положил трубку.

      Выключил телевизор, несколько минут смотрел на себя в отражение широкого экрана. Наконец встал, погасил свет и тихонько прошёл в спальню.

      Рано утром, какая-то мягкая, но непреодолимая сила заставила меня проснуться. Я сел за компьютер и стремительно набрал текст, словно выплеснул ведро с крыльца, – это был первый мой рассказ: «Пять ржавых кос». Я ещё не знал, что всё только начинается.

      Владимир Тренин                  04.04.2019

      Иван Постный

      Коля проснулся от стука в окно. Растворив ветхие, в облупившейся краске рамы, он высунулся по пояс в холодный августовский туман. За окном, в серо-молочной пелене, темнели редкой паутиной, ветви рябины, простертые из мглы, к брёвнам старого дома. Коля вытянул руку, и ему показалось, что ладонь растворяется в пустоте. Вдруг по груди больно ударил маленький камушек.

      – Кто здесь? – крикнул Коля.

      – Миха! Кто ж ещё! Собирайся, поедем рыбу ловить, – послышался с улицы знакомый голос.

      Это был Мишка, Колин друг. Они договорились сегодня идти на рыбалку. Коля посмотрел на часы – половина пятого, а собирались они в восемь утра встретиться у моста:

      – Чё так рано?

      – Дядька на моцике в район едет по делам. Нас до «Ивана» подкинет. А то пешкодралом-то не очень баско, – раздался быстрый окающий говор из тумана.

      – Хорошо, хорошо, сейчас выйду, – сказал Коля и закрыл окно.

      Он стремительно натянул штаны, носки и рубашку. На цыпочках, чтобы не будить бабушку, прошел на кухню. Залпом выпил литр молока прямо из банки и взял кусок хлеба. Жуя на ходу, Коля открыл тяжелую дверь и прошел в сени. Там впрыгнул в резиновые сапоги, захватил эмалированное ведро под рыбу и, накинув отцовскую лесную куртку, вышел за порог.

      Обычно с высокого крыльца открывался красивый вид на спускающийся к каналу зеленый луг, белую пристань и леспромхоз на другой стороне. По каналу, Волго-Балтийскому водному пути, неторопливо проходили сухогрузы типа река-море, контейнеровозы и пассажирские теплоходы. Сейчас же в пределах видимости не было даже парника с огурцами, а калитка в десяти метрах от дома еле угадывалась в светло-сером мареве. Весь видимый мир для Николая ограничивался крыльцом, дорожкой до ворот и поленницей у забора, исчезающей в пустоте.

      Коля представил себя моряком, стоящим на борту своей каравеллы, дрейфующей в штиль, вблизи незнакомых берегов, скрытых в тумане. Он встал сбоку – благо, леер у капитанского мостика был низкий, расстегнул ширинку и выпустил мощную пенистую струю прямо за фальшборт – "в морские волны", то есть на грядку с горохом.

      – Ты скоро там? – послышалось за калиткой.

      – Иду, – Коля застегнул штаны, повернувшись, взял из угла длинное удилище, схватил ведро, положил туда ранее заготовленный пакет с банкой червей и спустился с крыльца.

      На улице его ждал Миша – худой, похожий на кузнечика четырнадцатилетний голубоглазый юноша, со светлыми растрепанными кудрями. Он был в такой же, как у Коли, большой для него, куртке лесного мастера и сапогах. Рядом на красном «ижаке» сидел парень в мотоциклетном шлеме – дядя Андрей, очень похожий на Мишку, только взрослее, выше и в два раза шире.

      Андрея уважали в деревне. Он воевал, был ранен в Афгане. Для всех подростков на переломе восьмидесятых и девяностых, во время агонии великой страны, когда клеймили все старое, пересматривали историю, очерняя былых героев, нужны были какие-то свои ориентиры – такие, как дядя Андрей. Человек испытан войной – это был "знак качества". Ребята даже немного завидовали Мишке, ведь у него такой боевой дядька.

      Коля обратил внимание, что мотоцикл был без коляски.

      – И как мы поедем? – спросил он.

      – Не ссы, садись за мной, – Андрей качнул головой за плечо.

      Миша сел впереди – ближе к бензобаку, а за водителем на краю сидушки уместился Коля с ведром. Оба удилища они положили нижней частью на руль и протолкнули вперед, как копья у средневековых рыцарей. Середина удочек удерживалась под дужкой ведра, а вершина их хлыстом