Чевенгур. Андрей Платонов

и он ради безошибочности отверг революцию.

      Он всем мастеровым говорил, что у власти опять умнейшие люди дежурят – добра не будет.

      До самого октября месяца он насмехался, в первый раз почувствовав удовольствие быть умным человеком. Но в одну октябрьскую ночь он услышал стрельбу в городе и всю ночь пробыл на дворе, заходя в горницу лишь закурить. Всю ночь он хлопал дверями, не давая заснуть жене.

      – Да угомонись ты, идол бешеный! – ворочалась в одиночестве старуха. – Вот пешеход-то!.. И что теперь будет – ни хлеба, ни одежи!.. Как у них руки-то стрелять не отсохнут – без матерей, видно, росли!

      Захар Павлович стоял посреди двора с пылающей цигаркой, поддакивая дальней стрельбе.

      – Неужели это так? – спрашивал себя Захар Павлович и уходил закуривать новую цигарку.

      – Ложись, леший! – советовала жена.

      – Саша, ты не спишь? – волновался Захар Павлович. – Там дураки власть берут, – может, хоть жизнь поумнеет.

      Утром Саша и Захар Павлович отправились в город. Захар Павлович искал самую серьезную партию, чтобы сразу записаться в нее. Все партии помещались в одном казенном доме, и каждая считала себя лучше всех. Захар Павлович проверял партии на свой разум – он искал ту, в которой не было бы непонятной программы, а все было бы ясно и верно на словах. Нигде ему точно не сказали про тот день, когда наступит земное блаженство. Одни отвечали, что счастье – это сложное изделие, и не в нем цель человека, а в исторических законах. А другие говорили, что счастье состоит в сплошной борьбе, которая будет длиться вечно.

      – Вот это так! – резонно удивлялся Захар Павлович. – Значит, работай без жалованья. Тогда это не партия, а эксплуатация. Идем, Саш, с этого места. У религии и то было торжество православия…

      В следующей партии сказали, что человек настолько великолепное и жадное существо, что даже странно думать о насыщении его счастьем – это был бы конец света.

      – Его-то нам и надо! – сказал Захар Павлович.

      За крайней дверью коридора помещалась самая последняя партия, с самым длинным названием. Там сидел всего один мрачный человек, а остальные отлучились властвовать.

      – Ты что? – спросил он Захара Павловича.

      – Хочем записаться вдвоем. Скоро конец всему наступит?

      – Социализм, что ль? – не понял человек. – Через год. Сегодня только учреждения занимаем.

      – Тогда пиши нас, – обрадовался Захар Павлович.

      Человек дал им по пачке мелких книжек и по одному вполовину напечатанному листу.

      – Программа, устав, резолюция, анкета, – сказал он. – Пишите и давайте двух поручителей на каждого.

      Захар Павлович похолодел от предчувствия обмана.

      – А устно нельзя?

      – Нет. На память я регистрировать не могу, а партия вас забудет.

      – А мы являться будем.

      – Невозможно: по чем же я вам билеты выпишу? Ясное дело – по анкете, если вас утвердит собрание.

      Захар Павлович заметил: человек говорит ясно, четко, справедливо, без всякого доверия – наверно,