Свои, родные, наши!. Елена Арсеньева

между ней и Лилей снова возникла та же непроницаемая стена, которая стояла между ними долгие годы и которую, как казалось Таисии Александровне, ей все же удалось преодолеть. Но сейчас она поняла, что это лишь казалось ей…

      Герман был очаровательно-любезен, он красноречиво убеждал Таисию Александровну, что сейчас все-таки не 37-й год, к стенке никого не поставят, хотя могут попортить много крови, – но все же у Лили есть право быть счастливой и самой решать, как ей жить.

      Все это было так, все так… Но никогда раньше Таисия Александровна не испытывала такой печали, такой растерянности и безысходности!

      Она позвонила Говорову еще из Лондона, так что встречал он ее без всякой надежды, но сдержанно, изо всех сил пытаясь изобразить ту уверенность и силу духа, которых на самом деле не испытывал. Видно было, что этот человек сломлен тем, что на него свалилось. Михаил Иванович вполне мог расстаться с партбилетом, с высокой должностью – вопрос об этом должен был решаться на днях в комиссии партийного контроля, – однако с ума его сводило другое, и он с болью признался:

      – Я всегда знал – и на войне, и в сталинские годы, и при Никите, – я знал, что мне делать: воевать, трудиться, на износ работать – для страны, для детей… А сейчас что?! Котьки нет. Лилька предала. Как жить?

      Таисия Александровна молчала. Она не знала, как им всем теперь жить – брошенным старикам…

      – Что она хоть сказала-то? – тоскливо спросил Михаил Иванович, ослабляя узел галстука.

      – Любовь, – слабо улыбнулась Таисия Александровна, глядя ему в глаза.

      – Матерь Божия… – с болью выдохнул Говоров – и вдруг взревел: – Любовь?! Зачеркнуть все?! Наплевать на семью, на Родину наплевать?! На тебя, на меня, на Кирку? Любовь?! – Голос его сорвался стоном: – Зачем я ее только тогда забрал из детдома?!

      – Миша, Бог с тобой, что ты говоришь такое?! – испугалась и разозлилась Таисия Александровна.

      Михаил Иванович вдруг стал задыхаться, словно горе удавкой перехлестнуло горло.

      – В больницу, давайте в больницу! – закричала Таисия Александровна шоферу.

      Автомобиль резко повернул на другую дорогу.

* * *

      Аркадий Хромов, главный режиссер театра драмы, появился в кабинете Родиона Камышева к концу рабочего дня – тот уже собирался уходить. Вид у главного режиссера был виноватый до крайности.

      – Э-э… там, в приемной, просто никого не было, и я… Родион Петрович, вы помните меня?

      – К сожалению, – буркнул Камышев, надевая пальто.

      – Но я, ей-богу, не виноват в том, что случилось! – зачастил Аркадий.

      – Все проблемы из-за вашего театра! – с ненавистью глянул на него Камышев. – Храм искусства долбаный! Культуру они несут в массы. Хороша ж культура! – Он вернулся к столу и принялся искать что-то в ящиках: – Разогнать вас всех надо к чертовой матери!

      – Я понимаю, – сокрушенно вздохнул Аркадий. – Вы злитесь, и есть за что!.. А у нас в театре проверка за проверкой. Собрания… вот директора