Братья и сестры. Книга 3. Пути-перепутья. Книга 4. Дом. Федор Абрамов

да с вином…

      – Ладно, иди куда пошла, – как можно спокойнее сказал Лукашин и, тоже невольно переходя на язык игры, добавил: – А насчет вина мы уж сами как-нибудь разберемся.

      Анфиса тут так вся и просияла, с резвостью молодой девки подняла с земли короб с бельем.

      – Постой, – сказал Петр Житов. – Раз посидеть не хочешь, выпей на прощанье.

      – Нет, нет, не буду. Какое мне питье – ребенка кормлю.

      – Ясно. Пить с ворами не хочу…

      – Чего, чего, Петя? С ворами? С какими ворами?

      Анфиса медленно огляделась вокруг, пытливо посмотрела на мужа.

      – В газетке одной недавно вычитал. Один руководящий товарищ колхозников так назвал…

      Лукашин не успел ответить Петру Житову – его опередил Михаил Пряслин. Михаил заорал вне себя:

      – Чего тут в прятки играть? Руководящий товарищ… В газетке вычитал… Председатель свой так сказал. – И то ли совесть заговорила в нем вдруг, то ли Анфису ему жалко стало, добавил: – Ладно, заводи, Чугаретти, своего рысака. В гору попадать надо.

      Петр Житов – камень человек! – не пощадил Анфису. Требовательно глядя ей в глаза, спросил:

      – Хочу знать твое мненье на этот вопрос… Как бывшего председателя. В разрезе какой нынче линии колхозники: хозяева или воры?..

      Все примолкли – нешуточно спросил Петр Житов.

      Лукашин не глядел на жену. Он зажал себя – кажется, под пыткой не проронил бы ни единого слова. Пускай, пускай повертится! Его проучил Петр Житов, так проучил, что до гробовой доски помнить будешь, но пускай и она сполна почувствует, как мужики умеют приголубить.

      Анфиса усталым голосом замученной, заезженной бабы сказала:

      – Какие вы воры… Воры чужое тащат, в чужой дом залезают, а вы хоть и возьмете когда чего, дак свое.

      Глава третья

1

      У колхозной конторы Михаил спрыгнул с машины вместе с нижноконами[3].

      Петр Житов – он сидел, развалясь, в кабине – зарычал:

      – Мишка, ты куды от дома на ночь глядя?

      Михаил даже не оглянулся – только покрепче зажал под мышками ржаные буханки. А чего, в самом деле? Разве Петр Житов не знает, куда он идет? Первый раз, что ли, с буханкой к Ставровым тащится?

      Было еще довольно светло, когда он вошел в ставровский заулок, и высокая сосновая жердь торжественно, как свеча, горела в вечернем небе.

      У Михаила эта жердь, торчавшая посреди заулка, каждый раз вызывала ярость. В темное время тут не пройдешь – того и гляди лоб раскроишь, а когда ветер на улице – опять скрип и стон, хоть из дому беги. В общем, будь его воля, он давно бы уже свалил ее ко всем чертям. Но Лизка уперлась – ни в какую! «Егорша вернется из армии – разве захочет без радио? Нет, нет, хозяин поставил, хозяин и уберет, коли надо».

      Но если в этой проклятой жердине был хоть какой-то резон (пищали после войны кое у кого трофейные приемники), то в затее свата Степана, кроме старческой дури, он ничего не видел.

      Всю жизнь, четверть века, стоял ставровский дом под

3

Нижноконы – жители нижнего конца деревни.