Сказание о Старом Урале. Павел Северный

скажи мне, как попу на исповеди: сам-то Строгановых боишься?

      – Боюсь.

      – Да не верю!.. А впрочем, пожалуй, и верно боязливым ты стал; даже боярыню свою, красавицу показать боишься. Наслышан я про ее пригожесть. Самому царю ведомо, что жена у тебя – новгородская красавица. Пошто не позвал к трапезе?

      – Звал.

      – Обещалась к перемене блюд, да, видишь, мы с тобой и в пол-ужина насытились; знать, на покой ушла.

      – Бабам надо приказывать, они силу в нас почитают. Красавица не красавица, все одно – баба. Моя жена покойная крута была нравом, но ослушаться моего наказа не смела.

      Оба вздрогнули, когда услышали из темноты певучий голос боярыни Анны Орешниковой:

      – Ежели бы жила жена твоя в этом краю, не испугалась встречь мужнину наказу пойти. Наша чердынская жизнь с московской не схожа. Опасности ее нас не милуют. Коли надо ей, так и смерть нас в ряд с мужиками кладет. И думать умеем, привыкнув вместе с мужиками право на жизнь по-волчьи у судьбы выгрызать.

      – Кто это воевода? Неужли мне спьяну бабий голос слышится?

      – Боярыня моя пришла.

      – Быть не может! Не угляжу. Где она?

      – Вот и я. Челом тебе бью, Дементий свет Степанович. Давно собиралась тебе поклон хозяйский отвесить, да не хотела вашей беседе мешать.

      Запарин с усилием встал, поднял подсвечник над головой и пошел на голос боярыни. Она стояла у косяка двери. Отвесив поклон гостю, опять скрестила руки на груди. Запарин поклонился хозяйке и приподнял свечу, чтобы лучше различить черты этой женщины.

      – Дозволь поближе поглядеть на тебя, боярыня!

      – Что ж, гляди. Может, и загорят щеки от твоего погляда, да все одно – это не зазор. Не девушка.

      Гость, воззрясь на статную красавицу, так оторопел, что даже перекрестился левой рукой.

      – Не крестись, я, чать, не оборотень. Окромя всего, говорят, грешно левой рукой крестное знамя творить, даже если в правой свеча…

      Ее смех еще пуще взбудоражил гостя.

      – Экая ты из себя, боярыня! Такая кого угодно ослушается. Тебе бы в Москве жить!

      – Жила, да не поглянулась мне там жизнь. А теперь слыхано, что там нашей сестре и вовсе не житье. Будто ноне московские мужья, возвеличения и почета ради, не ратными подвигами к тому идут, но через прелести жен и дочерей поближе к престолу подбираются. Мало им горя, что иной раз жены не в силах довести их до желанного места, так, выгораживая себя, они еще небылицы плетут про царских любимцев. Дескать, мол, близкие к царю люди, одержимые бесом, сперва поганят семейные очаги свои, а потом жен-неудачниц по монастырским кельям рассовывают… Мне в Чердыни хорошо, спокойно. Никто, кроме мужа, до меня рукой дотронуться не смеет.

      Запарин поставил свечу на стол.

      – Побудь с нами, боярыня.

      – Не обессудьте, не могу. Время за полночь. Не стану вас утруждать. Небось и гостю дорогому на покой пора?

      Анна Орешникова с усмешкой оглядела захмелевших воевод, поклонилась обоим в пояс и покинула трапезную. Запарин покачал головой:

      – Прямо не верится, что не сон видел…

      Поддерживая