Воронья дорога. Иэн Бэнкс

голосе уверенность! Что такое ты знаешь, чего не знаем мы?

      – Я просто чувствую, – пожал я плечами и швырнул в воду целую пригоршню гравия.

      – И твой отец думает, что Рори вернется, – задумчиво произнесла Марго. – Всегда о нем так говорит, как будто он где-то рядом.

      – Дядя вернется, – кивнул я и улегся на траву, подложив руки под голову.

      – Не знаю, не знаю, – сказала бабушка Марго. – По мне, так вполне может статься, что его уже нет на свете.

      – Почему?

      По небу была разлита густая сияющая синева.

      – Ты мне не поверишь.

      – Что? – Я снова сел, повернулся к ней лицом.

      Бабушка Марго задрала рукав и обнажила белое в крапинах правое предплечье.

      – Родинки, Прентис. Они мне много всякого рассказывают.

      Я рассмеялся. Она даже не улыбнулась.

      – Извините, бабуля, не понял.

      Бабушка длинным бледным пальцем постучала себя по запястью, по большой коричневой родинке. Глаза сощурились. Она наклонилась ко мне и снова постучала по родинке.

      – Ни шиша, Прентис.

      – Ни шиша? – переспросил я, не зная, можно ли еще разок рассмеяться.

      – За восемь лет – ни единого намека, ни малейшего ощущения. – Она говорила глухо, почти хрипло, а на лице – ухмылочка.

      – Бабуля, сдаюсь: вы о чем толкуете?

      – Да о родинках своих, Прентис. – Она изогнула бровь, со вздохом откинулась на спинку инвалидного кресла. – Благодаря родинкам я всегда в курсе того, что в моей семье делается. Когда обо мне заходит разговор, родинки зудят. И когда… что-нибудь особенное с кем-то происходит, они тоже чешутся. – Она нахмурилась. – Не всегда так бывает, но как правило. – И сурово глянула на меня. Ткнула в мою сторону клюкой. – Отцу ни слова! Он меня в дурдом упечет.

      – Что вы, бабуля! Конечно, не расскажу. Да он бы и не упек…

      – Откуда такая уверенность? – снова сузились ее глаза.

      Я оперся на колесо инвалидного кресла.

      – Так я правильно понял? Когда кто-нибудь из нас заговаривает о вас, чешутся родинки?

      Она хмуро кивнула:

      – Иногда чуть-чуть зудят, а подчас даже до боли. И чесаться они могут по-разному.

      – А эта родинка отвечает за дядю Рори? – кивнул я скептически на большое пятнышко на правом бабушкином запястье.

      – Верно. – Бабушка постучала клюкой по подножке инвалидного кресла, а затем подняла руку и впилась в коричневое пятнышко на коже обвиняющим взглядом. – Уже восемь лет – ни шиша!

      Я посмотрел на спящего коричневого оракула с нервозным уважением, которое боролось во мне с воинствующим недоверием.

      – Ну и ну, – сказал наконец я.

* * *

      – …Пережили ее дочь Ильза и сыновья Кеннет, Хеймиш и Родерик.

      Милейший адвокат Блок кивнул на моего отца и на дядю.

      Отец все скрежетал зубами, дядя Хеймиш перестал похрапывать и даже тихонько вздрогнул при звуке своего имени. Он открыл глаза, огляделся – как мне показалось, обалдело – и снова расслабился. Через секунду