Врастая кровью. Андрей Сенников

яский ход, четыре зубастых колеса, и переедет она любого.

      ***

      Они остановились за Верх-Чемулой, в деревне, названия которой на ржавом указателе никто из пассажиров «Нивы» не разобрал. Степан заглушил двигатель. Девчонки на заднем сидении зашевелились.

      – Приехали? – спросила Оксана, не скрывая раздражения.

      – Нет, – ответил Степан. – Разомнёмся. Дальше дороги почти нет.

      – Да? – усмехнулся Виктор. – А до этого, значит, была?..

      – Магазин налево, удобства направо, – сказал Степан и выбрался из машины, доставая сигареты.

      – Удобства?!

      Степан не ответил.

      Солнце едва перевалило за полдень. Деревенские дома пригнулись под палящими лучами, тщетно прикрываясь обугленными тесовыми крышами. Горячий воздух стоял плотно и неподвижно, обволакивая тела нагретой ватой. Пахло пылью, пересыхающей травой и скотиной. От машины несло жаром как от печи. Щёлкал двигатель. На горячем капоте нахально расселся солнечный зайчик, заглядывая в глаза. «Нельзя долго стоять», – подумал Степан, щуря глаз от табачного дыма. – «Через пятнадцать минут внутри станет как в душегубке».

      Двери машины распахнулись, попутчики выбирались наружу. Вика и Оксана с брезгливым сомнением смотрели на дощатый сортир за остатками павильона автобусной остановки: когда-то в райцентр ходил рейсовый; по расписанию…

      – Там, наверное, воняет, – наморщила нос Оксана.

      – Может, в кустики лучше? – поддержала её Вика, улыбаясь и убирая прядь волос за ухо.

      Степан покачал чернявой головой.

      – Не лучше, – сказал он и добавил туманно – Сами выходить не захотите…

      Виктор тоже курил и смотрел через дорогу на приземистое здание с выцветшей вывеской «продукты». Капля пота катилась по виску…

      – Жарко, – сказал он, – Может, по пиву?

      Степан пожал плечами, воды бы лучше купил. Упаковка «Козела» в двадцать банок лежала в багажнике, заваленная всяким походным барахлом. Хоть залейся. Теплое, конечно, но извините…

      – Много не бери, – сказал он. – А то местные бухарики привяжутся…

      Виктор недоверчиво хмыкнул, добил «бычок» и пошёл через дорогу, озираясь. Улица казалась пустой из конца в конец. Пыль, поднятая колёсами их «Нивы», неподвижно висела в мареве над дорогой, листья на деревьях не шевелились. Из жидкой тени под забором за приезжими лениво наблюдал кудлатый барбос с репьями на гачах. Живот пса тяжело вздымался и опадал. Розовый язык вывалился набок и висел вялым ошмётком.

      Девчонки, наконец, решились. Степан глянул им вслед и отвернулся. Что если его чувство к Вике – самообман? Пронзительная ясность первых дней знакомства теперь ушла, уверенность пообтрепалась, пережёванная сомнениями, словно сигаретный фильтр…

      Нескладно всё получилось.

      Вика потащила с собой Оксану, Виктор напросился, демонстративно не замечая его намёков. Он ведь не самый большой его друг. Виктор-то… Ну, работают в одной клинике, едва пересекаясь. Какой-то общий кружок знакомств, центром которого, если разобраться, была Вика, а по сути – ничего общего. Оксана Степану просто не нравилась. Нескладное, коротконогое тело – страшный сон ортопеда. Вечно напряжённое, хмурое лицо. Взгляд, внезапно обращавшийся внутрь. Белёсые брови и поросячьи ресницы, россыпь веснушек на щеках. Курносая. Говорит всегда невпопад, но с претензией на особенную духовность. Посматривает свысока, движения нарочито плавные, замедленные – «выступает, словно пава», – а руки дёрганные, беспокойные, и по-паучьи тонкие пальцы что-то перебирают в воздухе…

      Лёгкая неприязнь возникла ещё при первом знакомстве. Именно из-за этой странной моторики. Нет, ещё глаза. Бледно-синие, мутноватые, цвета снятого молока – синьки, и привычка смотреть близко, в упор, обдавая холодом.

      Он даже поделился своим наблюдением с Викой, но та только отмахнулась

      – Ты что?! Ксанка дико талантливая! – сказала она и посмотрела так, словно он кинул комок грязи в Венеру Милосскую. – Знаешь, как её преподы обхаживают!

      «Беда с этими художниками», – подумал Степан, а рот сам собой растягивался в улыбку, – «Ты им про Фому, а они тебе про Джоконду».

      – Далеко собрался, чикче?*

      Степан вздрогнул и выронил окурок. По другую сторону машины стоял низкорослый дедок в драном подбушлатнике поверх клетчатой ковбойки. Выгоревшая солдатская шапка без кокарды давно обтрепалась и усохла до размеров тюбетейки. Безбровое, безволосое лицо, причудливо изрезанное глубокими морщинами, напоминало кусок кедровой коры. Рот, словно затесь и черные уголья раскосых глаз. Лет через шестьдесят его лицо будет таким же. Думать об этом было неприятно. Потом до него дошёл смысл вопроса. Пока он подбирал слова, морщины на лице старика раздвинулись и сложились заново: он сунул в рот длинную тростниковую трубочку, от обугленной чашки потянулся забористый дымок.

      – На Кожух, олмон-па…**

      Лоб покрылся испариной. Звуки толпились