Бирючок. OlRi Iv

on>

      Желающих выйти на перрон было много. Пётр, подхватив котелок, протиснулся между полками, проходя по вагону, заглянул в купе, в котором сидела семья, мужчина, женщина и двое детей. Женщина заботливо наливала мужу чай, говорила что-то тихим голосом, муж в ответ улыбался и согласно кивал головой.

      – Скоро буду дома, – подумал Пётр: – Марья моя заждалась. Дети уже, совсем взрослые.

      Две широкие тётки опередили Петра, и ему пришлось остановиться. Тётки выгружали на перрон большие мешки, в стороне стоял проводник. который равнодушно лущил семечки.

      – Чего смотришь, подсоби, – окликнула Петра тётка стоящая внизу на платформе.

      – Сама справишься, – проводник на мгновение прекратил сплёвывать подсолнечную шелуху себе под ноги.

      – Тогда пусть ждёт, – зло скривила рот тётка.

      – Не торопись служивый, сорок минут стоим, – голос проводника, обратившегося к Петру, изменился и стал участливым.

      – Мне бы водички набрать, – Пётр покачал котелком.

      – Сейчас через вокзал пройдёшь, а там прямо через площадь колонка стоит.

      Последний мешок, с грохотом опустился на платформу, тётка, стоящая на дороге у Петра, пыхтя подхватила юбки и спустилась к товарке.

      – Казак, не торопись, не твоя дорога, – она сверкнула глазами и оттащила свой баул в сторону.

      – Вот ведьма, – проводник в сердцах пнул её мешок и поднялся в вагон.

      – Что они везут? – поинтересовался у проводника Пётр.

      – Гранаты на базар привезли. А ты беги.

      Пётр спрыгнул вниз и скорым шагом зашёл в здание вокзала. Маленькое здание имело два входа, один со стороны путей, другой со стороны города, в нём было прохладно и сыро. Выйдя из него, Пётр увидел кривую улочку, которая расширялась, превращалась в небольшую площадь и опять сузившись, уходила за поворот. На противоположной стороне стояли дома сложенные из красного кирпича, а между ними, в переулке, толпились люди.

      – Там колонка, – не ошибся Пётр.

      Нагретая солнцем брусчатка, словно жаровня испаряла зной.

      – Босиком тут не побегаешь, – усмехнулся Пётр.

      Он еще раз оглядел площадь и пошёл напрямки.

      – Пётр! Барабаш! Ты это! – кто-то ухватил Петра за рукав.

      Петр дёрнулся, но чья-то рука держала его крепко.

      – Смотри на меня, неужели не узнаёшь?

      Пётр всмотрелся: – Семён Слинько?

      – А то кто же? – Семён молодцевато подтянулся, выпятив грудь.

      – Что здесь делаешь?

      – Живу я здесь. Ты откуда? – ответил Семён вопросом на вопрос.

      – В станицу. До дому.

      – Не время, пошли ко мне.

      – Не могу, мне водички с колонки набрать и в вагон.

      – Это ты с Бакинца сошёл? – догадался Семён.

      – Да, жара в вагоне.

      – Юг, – важно протянул Семён.

      – В станице давно был?

      – Так, о станичных делах потом поговорим, а сейчас пойдём пожитки твои из вагона заберём, – Семён решительно потянул Петра назад к зданию вокзала.

      – Объясни толком, – Пётр вяло сопротивлялся его напору.

      – Всё потом. Не захочешь, уедешь следующим поездом.

      – Вот, станичника встретил, погостюю у него пару дней, – Пётр всунул проводнику свой билет и взял вещь мешок на плечо.

      Проводник понимающе посмотрел на билет, ловко спрятал его во внутренний карман и тряхнул головой.

      От вокзала станичники шли пешком. Саманные дома нависали над узкими улочками, солнце било в глаза и не давало рассмотреть дорогу.

      – Ярмаша помниш, що в хуторе жил? – начал Семён.

      – Помню.

      – Трагично склалася его доля, заарештовували.

      – За что? – удивился Пётр

      – Федора Заеца спроси.

      – Другие как?

      – Киприаня була вислана, – вздохнул Семён.

      – Олексий Кожушно жив?

      – Загубився його слид.

      – Что ж такое творится!

      – Тебя тоже ждуть.

      За разговором о новостях они дошли до Семёнова дома.

      Вечером, сидя возле керосиновой лампы Пётр слушал о всех бедах, свалившихся на станицу. Он не перебивал, а только удивлялся тому, как казаки отдали свои пай в общее пользование.

      – Як же так?

      – Да так, – Семён вздохнул, потянулся к тумбочке достал из неё лист и положил перед Петром.

      – Пиши.

      – Кому?

      – Не кому, а куда, в Переяславскую пиши, – Семён всунул Петру в руки карандаш.

      Петр помусолил его и стал писать.

      – Не сумневайся, пиши. Завтра, попозже приведу человека, он тебе расскажет как женщина росказувала, что була в Донбасе,