Небо над Берлином. Рассказ. Анна Ивахненко

>Всё, что существует на свете, когда-то было мечтой!

      Карл Сэнберг, американский поэт

      Глава 1: Москва – Берлин

      Жанна сидела в кресле эконом-класса, смотрела в иллюминатор на проплывающие мимо облака. Соседа рядом не было, а салон самолёта наполовину пуст, но очень быстро наполнялся запахами спиртных напитков. Стюардессы-немки что-то журчали на своём языке, то и дело жонглировали в воздухе лотками с едой, чипсами, стаканчиками и сдачей. Жанна старалась прислушиваться к незнакомой речи, но с ужасом осознавала, что не понимает ни слова. «Боже, куда ж я попёрлась?» – сжималось всё внутри. Нарочно заставляла себя всматриваться в белые облака и вспоминать ощущения от первого полёта – она тогда впервые поднялась в небо на высоту одиннадцати тысяч метров, поближе к Богу, когда летела в Калининград. Но сейчас всё было иначе: ощущения от полётов уже не те, двигатель шумит, голова начинает гудеть, да и через пятнадцать минут пути пространство за бортом покрывается серым макияжем туч. Смотреть уже здесь нечего. «Так, а ну соберись, засранка! Совсем расклеилась, не для этого весь путь планировала, чтобы спасовать на старте! Это только начало, приключения начинаются!» – старается саму себя взбодрить Жанна, попутно прислушиваясь к незнакомой иностранной речи. Это совершенно не тот язык, который «штудировали» в школе, затем колледже и ВУЗе. Ничего не оставалось, как полностью отдаться в руки текущему моменту, забыть все полученные ранее знания, засунуть поглубже и подальше собственное самомнение (чтобы не выглядывало) и наблюдать. Распахнуть глаза, уши и душу. Странно сравнить, каким сейчас воспринимался немецкий язык, произносимый устами так называемого «носителя языка» – у одной стюардессы речь скорее походила на английскую – певучая, мелодичная, мягкая, а у другой – с более агрессивными нотками, что соответствовало и макияжу, словно на смену девушка заступила после съёмок студийного порно. Никто из пассажиров не отвечал на немецком, даже если и держался уверенно как завсегдатай рейса «Москва-Берлин». Если кто желал выпивку, то протягивал деньги и тыкал пальцем в нужную бутылку, не желая напрягаться. А, действительно, зачем, если и на русском слово «виски», «кола» и «текила» звучит почти одинаково.

      В салоне начали раздавать бесплатные напитки. Пока по проходу катился столик, несколько раз про себя негромко Жанна успела порепетировать: «Минеральвассэр, биттэ!». Она знала, что минералку-то точно раздают бесплатно. И содрогнулась от понимания, что совершенно не помнит «артикли» немецкого, которыми так упорно долбили её почти восемнадцать лет на уроках немецкого. И как-то на земле, в России, всё вспоминалось быстрее и легче. Сейчас же, когда перед тобой немка, ты в небе, в горле пересохло от бессонной ночи, кондиционеров аэропорта, нервов и волнений, как-то не до артиклей. Туристу простят. За несколько секунд в голове Жанны пронеслись школьные годы: уроки немецкого, невнятное бормотание одноклассников при заучивании каких-то тем перед зачётами, широкое кольцо на безымянном пальце учительницы немецкого, которая очень любила прихлопывать ладонью по столу в такт своим словам: «…образуется от глагола плюс партицип цвай основного глагола». И стук кольца о стол, словно глаголы и партицип цваи так лучше вбиваются в головы школьников. Больше ничего Жанна не помнила – ни то, что от какого глагола образуется, ни названия времён – перфекты, претеритумы, партиципы цвай и драй – а отчётливо только помнила стук кольца. И немного смутно ещё помнила расплывшуюся бесформенную фигуру учительницы в бессменном вечно бардовом цвете, плавно перетекающем в коричневый. «Вас анцубитэн?», – прервал поток мыслей голос стюардессы. «Минеральвассэр», – растеряно и невнятно пробормотала Жанна, принимая стаканчик с минералкой. «Данкэ!» – опомнилась чуть погодя и взглянула в глаза стюардессе. Та в ответ мило улыбнулась, а Жанна успела разглядеть каждую чёрточку, веснушку, морщинку на смуглом лице. Что-то было непривычное в этом человеке, что притягивало внимание, но пока не ясно, что именно. «Они же не красятся, а предпочитают естественность, значит, не сильно уродуют себя косметикой», – сделала вывод Жанна. Она и сама предпочитала естественную красоту, чтобы не уродовать себя за свои же деньги. Следом в голове замелькали эпизоды учёбы в колледже, и забавный случай, когда Жанна проспала и не накрашенная, со сбившимися волосами, в старой кофте влетела в аудиторию. «Аааа, Жанка проспала, не накрасилась, ха-ха!» – сразу же констатировали факт сокурсницы. Здесь замечали и озвучивали любые изменения: кто ноги не побрил, кто волосы покрасил, кто обновку надел, кто сегодня страшненький пришёл или не замаскировал запах перегара. После пары, в большом зеркале женского туалета, Жанна увидела и себя, и не себя одновременно: серое бледное худое лицо, осунувшееся от нервов, недосыпов и экзаменов, бесцветные губы, зелёные круги под глазами, секущиеся от заколки волосы, которые ещё на втором курсе начали предательски виться на зависть подругам. В довершении образа – серая растянувшаяся кофта, некогда сшитая на заказ из кусочков мягкой ткани, вынесенной с проходной швейной фабрики, где тогда мать дежурила по ночам наёмным сторожем. «Серая бесцветная бесформенная мышь, если не накрашусь», – произнесла Жанна и твёрдо решила, что больше не станет