Давший клятву. Брендон Сандерсон

и слуги-человеки смеялись вместе, пусть и говорили на разных языках. Человеки хлопали в такт старым песням, которые пели слушатели. – Повеселитесь.

      Несколько паршунов взглянули на поющих, склонив головы набок, но не сдвинулись с места.

      – Не сработает, – вмешалась стоявшая поблизости Брианлия в ритме скепсиса, скрестив руки поверх барабана. – Они даже вообразить не могут, что это такое – жить. Они собственность, которую покупают и продают.

      Что и думать о такой идее? О рабах? Клейд, один из Пятерки, отправился к работорговцам в Холинаре и приобрел человека, чтобы проверить, действительно ли это возможно. Ему даже не пришлось покупать паршуна – там продавались алети. Похоже, паршуны стоили дорого и считались рабами высокого качества. Слушателям это преподнесли как повод для гордости.

      Эшонай загудела в ритме любопытства и кивком указала в сторону дворца, глядя на остальных. Гитгет улыбнулся и загудел в ритме мира, взмахом руки разрешив ей уйти. Все привыкли, что Эшонай куда-то пропадает, не завершив работу. Дело не в том, что она была ненадежной… Ну, возможно, и была, но хотя бы проявляла в этом постоянство.

      Так или иначе, Эшонай скоро понадобится на королевском празднестве: она входила в число тех слушателей, кто лучше и легче остальных овладел скучным языком человеков. Преимущество, благодаря которому она заслужила место в экспедиции, также стало и проблемой. Умение говорить на языке человеков сделало ее важной, а слишком важным персонам не позволялось никуда убегать.

      Она покинула склад, где шла разгрузка, и по ступенькам поднялась в сам дворец, пытаясь постичь мастерство, абсолютно невообразимое чудо, которое представляло собой это строение. Оно было красивым и ужасным. Люди, которых покупали и продавали, содержали его в чистоте – но неужели именно это позволяло человекам создавать великие творения вроде резьбы на колоннах, мимо которых она проходила, или мраморных инкрустаций на полу?

      Она миновала солдат в искусственных панцирях. У Эшонай в этот момент не было собственной брони; она приняла трудовую форму вместо боевой, поскольку любила ее гибкость.

      У человеков выбор отсутствовал – они не утратили свои формы, как Эшонай поначалу предположила; у них попросту была лишь одна форма. Они всегда находились в единой брачно-рабоче-боевой форме. И еще их эмоции читались по лицам куда проще, чем у слушателей. О, соплеменники Эшонай улыбались, смеялись, плакали. Но не так, как алети.

      Нижний уровень дворца пронизывали широкие коридоры и галереи, залитые искрящимся светом аккуратных граненых камней. Над головой Эшонай висели люстры, расплескивая повсюду свет, будто сломанные солнца. Возможно, непритязательный внешний вид человечьих тел – эта их тусклая кожа разных оттенков коричневого – был еще одной причиной, по которой они стремились все украшать, от одежды до колонн.

      «А мы так могли бы? – подумала она, гудя в ритме понимания. – Если бы знали правильную форму для создания искусства?»

      Верхние этажи дворца выглядели, скорее, туннелями: узкие