.

ее глазах, как в двух блестящих капельках прозрачной воды, он увидел свое отражение, темное и крохотное, но до мельчайших подробностей точное – даже складки у рта, – как будто ее глаза были двумя волшебными кусочками лилового янтаря, навеки заключившими в себе его образ. Ее лицо, обращенное теперь к нему, казалось хрупким матово-белым кристаллом, светящимся изнутри ровным немеркнущим светом. То был не электрический свет, пронзительный и резкий, а странно успокаивающее, мягкое мерцание свечи. Как-то раз, когда он был ребенком, погасло электричество, и его мать отыскала и зажгла последнюю свечу. Этот короткий час, пока горела свеча, был часом чудесных открытий: мир изменился, пространство перестало быть огромным и уютно сомкнулось вокруг них. Мать и сын сидели вдвоем, странно преображенные, искренне желая, чтобы электричество не включалось как можно дольше. Вдруг Кларисса сказала:

      – Можно спросить вас?.. Вы давно работаете пожарником?

      – С тех пор, как мне исполнилось двадцать. Вот уже десять лет.

      – А вы когда-нибудь читаете книги, которые сжигаете?

      Он рассмеялся:

      – Это карается законом.

      – Да-а… Конечно.

      – Это неплохая работа. В понедельник жечь книги Эдны Миллей, в среду – Уитмена, в пятницу – Фолкнера. Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел. Таков наш профессиональный девиз.

      Они прошли еще немного. Вдруг девушка спросила:

      – Правда ли, что когда-то давно пожарники тушили пожары, а не разжигали их?

      – Нет. Дома всегда были несгораемыми. Поверьте моему слову.

      – Странно. Я слыхала, что было время, когда дома загорались сами собой, от какой-нибудь неосторожности. И тогда пожарные были нужны, чтобы тушить огонь.

      Он рассмеялся. Девушка быстро вскинула на него глаза.

      – Почему вы смеетесь?

      – Не знаю. – Он снова засмеялся, но вдруг умолк. – А что?

      – Вы смеетесь, хотя я не сказала ничего смешного. И вы на все отвечаете сразу. Вы совсем не задумываетесь над тем, что я спросила.

      Монтэг остановился.

      – А вы и правда очень странная, – сказал он, разглядывая ее. – У вас как будто совсем нет уважения к собеседнику!

      – Я не хотела вас обидеть. Должно быть, я просто чересчур люблю приглядываться к людям.

      – А это вам разве ни о чем не говорит? – Он легонько похлопал пальцами по цифре 451 на рукаве своей угольно-черной куртки.

      – Говорит, – прошептала она, ускоряя шаги. – Скажите, вы когда-нибудь обращали внимание, как вон там, по бульварам, мчатся ракетные автомобили?

      – Меняете тему разговора?

      – Мне иногда кажется, что те, кто на них ездит, просто не знают, что такое трава или цветы. Они ведь никогда их не видят иначе как на большой скорости, – продолжала она. – Покажите им зеленое пятно, и они скажут: ага, это трава! Покажите розовое – они скажут: а, это розарий! Белые пятна – дома, коричневые – коровы. Однажды мой дядя попробовал проехаться по шоссе со скоростью не более сорока миль в час. Его арестовали и посадили на два дня в тюрьму. Смешно, правда? И грустно.

      – Вы