все обратили внимание на окопы противника, точнее на то, что противники повылазили из окопов и, не боясь прицельного огня, ходили, курили, что-то кричали. Этого хватило солдатам, чтобы тоже вылезти из грязной жижи, в которой они просидели несколько месяцев, и размять затекшие, в язвах, ноги. Через некоторое время я услышал шум мотора, и тут же со стороны тыла подъехал танк, потом рядом с ним остановился грузовик с прицепом. В кузове грузовика сидели женщины, а на прицепе были навалены какие-то инструменты. Уже позже я понял, что на позиции привезли бригаду соседней сельхозфермы. Солдаты окружили женщин, смеясь, весело говорили о чем-то, а потом начали стаскивать с прицепа то, что оказалось глубокопочвенными плугами. Два из них прицепили к танку. На топливные баки танка забрались две девушки-крестьянки с корзинами, плетенными из рисовой соломы. Танк зарычал и тронулся с места. Плуги врывались на всю глубину ножей, и земля отваливалась на бок длинным отрезанным ломтем, а девушки, набирая пригоршни каких-то семян, бросали их уже в отверзшуюся твердь. Ошарашенный, я стоял, все еще сжимая в руке лопату – в той армии мне не доверили оружия, – но вдруг до моего сознания дошло, что сейчас распахивается то самое поле битвы, на котором лежат сотни погибших, а среди них, может, кто-то еще живой, жаждущий помощи. Я всмотрелся и не поверил своим глазам – танк ехал прямо, не стараясь объезжать лежащие у него на пути трупы. Все перепахивалось, отрезанные ломти земли удобрялись кровью. Девушки, оставшиеся стоять у грузовика, запели песню. Солдаты ее подхватили. Я не ожидал услышать таких веселых голосов. А танк был уже на середине поля. Гул его двигателя заглушался песней. Со стороны окопов бывшего противника кто-то махал какой-то тряпкой, нацепленной на палку, – приветствовали танк?!
Ко мне подошел низкорослый офицер, со спины – мальчишка лет тринадцати. Похлопал по плечу, жестом предложил подойти к краю поля. Потом наклонился, взял в ладонь кусок черной жирной земли, размял ее, понюхал и с видимым удовольствием показал мне. Потом аккуратно опустил земляную грудку на место и сделал широкий жест рукой, показывая, должно быть, что я – свободен.
Танк теперь ехал навстречу. Солдаты сбросили гимнастерки и возились с другим прицепным плугом.
У грузовика остановились еще два танка.
Мне страшно захотелось побриться: моя беспорядочная борода раздражала кожу. Сияло солнце. В небе кружила большая птица. Кружила над полем. Я смотрел на эту птицу и старался обо всем забыть.
Но, как назло, тяжелые многослойные воспоминания опускались передо мной, и не было в этих воспоминаниях ничего хорошего, ничего радостного.
Промелькнуло еще одно поле битвы, виденное мною на Ближнем Востоке. Память навязывала мне сравнения.
На том поле среди десятков убитых мы искали по фотографии одного человека. Я не знаю, зачем палестинцам так нужен был его труп.
И еще я только что заметил, что постоянно в моем сознании, в воспоминаниях, я сам фигурирую как часть какого-то «мы». Но ведь не был я никогда добровольно такой частью. Я всегда хотел оставаться
