Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века. Сборник

тий, впрочем, историография двигалась скорее к отказу от широких обобщений в сторону дифференциации подходов и более пристального изучения отдельных кейсов. Тем не менее потребность в обобщении как таковом никогда не исчезала, а сейчас, как кажется, опять приобретает особую актуальность – может быть, именно благодаря появлению большого числа специальных исследований. Можно отметить несколько вышедших в последние десятилетия монографий и коллективных трудов, среди которых наиболее систематической попыткой описания дворянства стал двухтомник под редакцией Хамиша Скотта[2]. Компаративный подход просматривается и во многих более специальных работах, посвященных тому или иному «национальному» или региональному дворянству, особенно если речь в них идет о XVII и XVIII веках. При этом само понятие дворянства, которое вошло в оборот и, как казалось, раз и навсегда закрепилось в результате трансъевропейской циркуляции понятий именно в период Нового времени, было вновь поставлено под вопрос некоторыми историками, изучавшими его происхождение[3].

      Что касается российского дворянства, то вопрос о самой возможности его сопоставления с дворянством тех или иных западных стран или с западным дворянством в целом стал предметом для самых разных, зачастую прямо противоположных суждений историков и, шире, всех, кто, начиная с XVI века, на этот счет высказывался, – западных и российских путешественников, писателей, философов, вельмож, политических деятелей. Среди историков этот вопрос ставили, с конца XIX века, А. В. Романович-Славатинский и В. О. Ключевский, а позже, во второй половине XX века, Марк Раев, Майкл Конфино, Роберт Крамми, Исабель де Мадариага[4]. Конечно, российские и западные историки в принципе никогда не сомневались в существовании российского дворянства как такового. Однако относительно поздний характер его признания государями – Петром Великим в законодательном акте 1714 года, затем Петром III, освободившим дворян от обязательной службы в 1762 году, и, наконец, Екатериной II с ее Жалованной грамотой дворянству 1785 года – делал само понятие «дворянство» в России еще более неопределенным, чем в западных странах, что подталкивало к рассмотрению российского дворянства как особого случая. Заметные расхождения мнений по этому вопросу порой выливались в оживленную полемику, делая необходимым более точное определение понятия дворянства. Поэтому изучение «периферийного» российского случая в сравнительной перспективе представляет интерес не только для истории России, но и для европейской истории.

      В своих «Записках», написанных в конце XVIII века, кардинал де Берни определял дворянство так:

      Профессия военного или законодателя – первый отличительный признак дворянина; древность и родовитость семьи – второй; известность, добытая либо благодаря величию свершенных подвигов, либо благодаря величию заключенных брачных союзов, – третий; власть и господство над некоторой частью государства – четвертый; наконец, необходимые и основные признаки истинного и великого благородства суть чистота происхождения, состоящая в потомственном наследовании истинно благородным отцам и матерям, и достоверность происхождения, которая должна доказываться прежде всего общественным мнением, историей и, в частности, семейными документами, не внушающими подозрений[5].

      Принадлежность к военному или административному сословию, несение государственной службы, благородное происхождение, обладание властью на местном уровне, общественное признание – эти выделенные кардиналом де Берни критерии по сути в сжатом виде воспроизводит и Екатерина II в ее «Грамоте на права, вольности и преимущества благороднаго российскаго дворянства» (статья A1). Она пишет: «Дворянское название есть следствие, истекающее от качества и добродетели начальствовавших в древности мужей, отличивших себя заслугами, чем обращая самую службу в достоинство, приобрели потомству своему нарицание благородное». Однако приступая к рассмотрению особенностей дворянства в той или иной стране, мы неизбежно сталкиваемся с целым рядом дополнительных параметров, таких, например, как существование в данном обществе законных путей к приобретению статуса дворянина (и каких именно?); степень зависимости провинциального дворянства от монархии; сравнительная важность военной и административной профессий; иерархическое расслоение в пределах самого дворянского сословия; возможный многонациональный и многоконфессиальный характер дворянства, раскалывающий его изнутри; относительная численность дворян в каждом конкретном обществе; чрезвычайно важный вопрос о способе наследования титулов и владений; представления о дворянской чести; набор ценностей, определяющих дворянскую идентичность. Список подобных параметров может быть продолжен.

      Сочетание этих различных элементов – в зависимости от эпохи, страны и относительного значения каждого из них – определяет множественность типов дворянства и позволяет проследить конкретную историю местного дворянства с присущими ему особенностями. Так, во всех европейских монархиях, даже в России, можно начиная с конца XVI века отметить усиление роли «дворянства мантии» («профессия законодателя» по Берни), но во Франции этот процесс был более

2

Приведем несколько примеров публикаций (в хронологическом порядке): Meyer J. Noblesse et pouvoirs dans l’Europe d’Ancien Régime. Paris, 1973; Labatut J. P. Les noblesses européennes de la fin du XV^e à la fin du XVIII^e siècle. Paris, 1978; Lieven D. The aristocracy in Europe, 1815–1914. New York, 1992; Scott H. M. (Ed.). The European nobilities in the seventeenth and eighteenth centuries. T. 1: Western Europe. T. 2: Northern, Central and Eastern Europe. London; New York, 1995; Dewald J. The European nobility, 1400–1800. Cambridge, 1996; Werner K. F. Naissance de la noblesse. L’essor des élites politiques en Europe. Paris, 1998.

3

См., например: Schalk E. From valor to pedigree. Princeton, 1986.

4

Укажем в качестве примера некоторые работы (в хронологическом порядке): Романович-Славатинский А. В. Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права. СПб., 1870; Он же. Курс русской истории // Сочинения. Т. 5. М., 1958. С. 160–185; Ключевский В. О. Евгений Онегин и его предки // Сочинения. Т. 7. М., 1959. С. 408–422; Blum J. Lord and peasant in Russia from the 9th to the 19th century. Princeton, 1961; Raeff M. Origins of the Russian Intelligentsia. The Eighteenth-century Nobility. New York, 1966; Confino M. Histoire et psychologie: à propos de la noblesse russe au XVIII^e siècle // Annales E. S. C. 1967. № 22 (6). P. 1163–1205; Becker S. Nobility and privileges in late imperial Russia. Dekalb, 1985. Ch. 1; Crummey R. O. Aristocrats and servitors. The Boyard elite in Russia, 1613–1689. Princeton, 1983. P. 168–174; Noblesse, État et société en Russie, XVI^e – début du XIX^e siècle. Cahiers du monde russe et soviétique 1993. № 34 (1–2), см., в частности, статьи: Confino M. À propos de la notion de service dans la noblesse russe aux XVIII^e et XIX^e siècles. P. 47–57; Raeff M. En guise de conclusion. P. 277–283; Madariaga I. de. The Russian nobility in the seventeenth and eighteenth centuries // Scott H. M. (Ed.). The European nobilities in the seventeenth and eighteenth centuries. T. 2. 1995. P. 223–273; Berelowitch A. La hiérarchie des égaux. La noblesse russe d’Ancien Régime (XVI^e—XVII^e siècles). Paris, 2001. Нужно добавить также исследования рано ушедшей Мишель Ламарш-Маррезе: Lamarche-Marrese М. A woman’s kingdom. Noblewomen and the control of property in Russia 1760–1861. Cornell, 2002, и «The poetics of everyday behavior» revisited. Lotman, gender, and the evolution of Russian noble identity // Kritika. 2010. № 11 (4). P. 701–739.

5

Bernis cardinal de. Mémoires et lettres. T. 1. Paris, 1878. P. 126.