Королевский лес. Роман об Англии. Эдвард Резерфорд

и вправду столь ревностно хранил свою тайну, что позабылось даже место, где это произошло. Веками позже его отметили памятным камнем, причем в совершенно другой части леса.

      Впрочем, был еще человек, которому эта загадка пошла на пользу. Через несколько дней после события Кола случайно встретился с Годвином Прайдом, который учтиво подошел, чтобы переговорить о личном. Похоже, заверил он удивленного охотника, что у него, говоря откровенно, есть основания считать себя имеющим право на большой загон – много больший, чем тот, что он соорудил незаконно рядом со своим скромным участком.

      – Да чем же ты это докажешь? – поинтересовался Кола.

      – Думаю, вы будете удовлетворены, – осторожно ответил Прайд. – А если будете удовлетворены вы, то и я буду удовлетворен.

      – В смысле?

      – На днях мне случилось ехать дорогой на Трухэм.

      – Да ну?

      – Да. Занятно, что случается увидеть порой.

      – Занятно? – Теперь Кола насторожился. Чрезвычайно. – Будь добр сказать, что же ты увидел?

      – Не обязан ни с кем делиться.

      – Это опасно.

      – Не удивлен.

      – Ладно, я понятия не имею, что ты там якобы увидел. – Кола задумчиво посмотрел на него. – Да и вряд ли хочу знать.

      – Нет. Сомневаюсь, что хотите.

      – Болтовня может быть опасна.

      – Улавливаете, что я имею в виду насчет этого загона?

      – Улавливаю? Я вряд ли улавливаю лучше, чем ты, Годвин Прайд.

      – Тогда все в порядке, – бодро сказал Прайд и пошел прочь.

      И когда следующим летом близ фермы Прайда на краю пустоши появился отличный новый загон, занявший чуть ли не акр, с небольшим валом, рвом и оградой, то ни Кола, ни его старший сын, ни младший сын Эдгар, ни жена Эдгара Адела, получившая от Тирелла из Нормандии скромное приданое, ни кто-либо из королевских лесничих как будто ничего не заметил.

      Ибо именно так устроена в Нью-Форесте жизнь.

      Бьюли

1294 год

      Пригнувшись, он бежал по краю поля вдоль живой изгороди. Он задыхался, лицо покраснело от бега. Он все еще слышал гневные крики, летевшие с оставшейся позади фермы.

      Его заляпанная грязью ряса выдавала в нем принадлежность к монастырю, но в густой шевелюре не была выбрита тонзура. Стало быть, послушник.

      Он достиг угла поля и оглянулся. Никого. Пока. Laudate Dominum! Слава Богу!

      В поле было полно овец. Однако на следующем пасся бык. И ладно. Поддернув рясу, он перебросил длинные ноги через брус.

      Бык находился невдалеке. Бурый косматый, он смахивал на небольшой стог сена. Красные глазки взирали на послушника из-под челки между длинными кривыми рогами. Тот чуть не поднял руку, чтобы благословить его крестным знамением, но передумал.

      «Tauri Basan cingunt me… Быки Башана меня окружили»: латинская версия двадцать первого псалма. Он пел эти слова только на прошлой неделе. Добрый монах объяснил ему смысл. «Domine, ad juvandum me festina. Господи,