Должность во Вселенной. Время больших отрицаний (сборник). Владимир Савченко

протоколировать это необязательно.

      Присутствующие облегченно улыбались. Пец наблюдал. Корнев в задумчивости «подоил» нос.

      – Нет, – сказал он, – не поняли вы, Василиск Васильевич, нежную, трепетную душу Анатолия Андреевича. Не поняли суть вопроса. Я понял – и сейчас все объясню… – Он облокотился, устремил на Васюка затуманившийся взгляд и даже будто пригорюнился. – Понимаешь, Толюня, друг мой, все началось еще в каменном веке. Ну представь: палеолит, вокруг дико и страшно, и наши славные предки троглодиты ворочают, перекатывают каменные глыбы. Например, к обрыву – чтобы обрушить на зазевавшегося мамонта. Или сделать завал, запруду… Ну о чем говорить: каменный век, без камня – как без рук! Работа тяжелая – перекатывают, аж спина трещит. И вот один сообразил: сунул под свой камень палку, уперся – и перевернул глыбу, как пушинку. Изобрел рычаг! Другие радостно перенимают опыт, спина не трещит, жить стало легче… но разве они утешились этим? – Александр Иванович выдержал паузу, вздохнул. – Как бы не так: они начали подсовывать палки под все более крупные глыбы – пока снова не начала трещать спина и не понадобилось придумывать что-то еще для облегчения труда! Так и повелось, так с тех пор и пошло, дорогой Толюнчик: каждое новшество – от рычага и колеса до кибернетики и нашего НПВ – сначала дает возможность делать легко то, что делалось с трудом… а потом нагружается до предела, пока снова не начинает трещать спина. Эта дурная наследственность и жжет нам, по твоему удачному выражению, пятки. Не будь ее, качались бы мы с тобой, друг Андреич, на деревьях, закрутив хвосты вокруг веток, – и никаких проблем.

      – Н-да… – вздохнул Бугаев, – вон, оказывается, кто виноват. Не буду я, граждане, ставить канатную дорогу, а выпишу у Альтера Абрамовича шкуру и каменный топор и пойду раскрою череп тому умнику с палкой. Чтоб и другим было неповадно.

      – Вениамин Валерьяныч, – подал голос Зискинд, – вы опоздали ровно на миллион лет!

      Пец смотрел на сотрудников: одни слушали с удовольствием, другие с вежливой скукой, – но у всех, за исключением разве Васюка, отношение к этому явно было как к интермедии, к забавной передышке между спорами о важных делах, ради которых и собрались. Да и сам Корнев выдал эссе о троглодитах не из склонности к философии, а более от богатства своей артистической натуры.

      «Образ башни, образ башни… – завертелся в уме Валерьяна Вениаминовича прежний мотив. – Каждый видит только свое, озабочен своим, а все вместе они – живая, лезущая в небеса Шара башня. Даже распри их – лишь различия в том, что объединяет всех как само собой разумеющееся: стремление расти, осваивать открывающиеся в НПВ возможности. И они будут делать все, чтобы подниматься и распространяться в Шаре. С упреками и претензиями друг к другу, с деловыми разногласиями, а возможно, и неделовым подсиживанием… но будут!»

      И – как вчера у этой экранной стены – холодком какой-то ощущаемой истины повеяло на директора. Но уловить и перевести ее в слова он опять не смог – потому что совещание вернулось к СЕРЬЕЗНЫМ