Полгода до правды. Маргарита Паниотова

е людей, носящих солнцезащитные очки для защиты не от солнца? В принципе, не исключено что они просто, как ответственные пионеры, всегда готовы. Например в метро, где во время кратких выходов на поверхность ультрафиолет, разумеется, атакует как из артобстрела сквозь открытую в жаркую погоду форточку. Иначе как можно было бы ещё объяснить тот факт, что зимой их предусмотрительность массово теряет хватку? И хотя последние деньки лета 2009-го не жалуют ямайским климатом, за полчаса по прямой от «Киевской» до «Щёлковской», я обнаружила немало таких персонажей. Пожалуй, как и всегда ранее, они не привлекли бы моего внимания, не пополни сегодня я их ряды. И вот мне впервые стало любопытно, что заставляет других скрывать глаза. Так что я даже ввяжусь проанализировать статистику одного вагона. Часть, конечно, пребывает в соответствующем имидже, где собственные глаза им не идут. Часть, возможно, скрывает синяки от насилия или покраснения от слёз. Часть, маловероятно, упавших в подземку звезд не хотят быть узнанными. Так себе вышла статистика, согласна. Или ещё есть те, кто зашториваются от зеркал души себе подобных, чтобы в отражении, нечаянно, не увидеть своей собственной? Те, кто надеется умудриться проехать до своей станции так никем и не пойманным? В этом вагоне как минимум один. Точнее одна: долговязая брюнетка 1987 года рождения. И я бы всё сейчас отдала за шапку-невидимку. Но как назло, напротив, промахнулась с прикидом. Усвоив из провинциального происхождения, что чёрный цвет это безвкусно и незаметно. И если с первым я ещё согласна (хотя не исключаю, именно из-за того, что вкуса у меня никогда не было), то второе с треском провалилось на практике под давлением изучающих меня глаз. Хорошо, спасают тёмные стёкла между нами. А, впрочем, если так подумать, то большинству плевать, даже если я начну прямо здесь рыдать навзрыд. Но мы не любим открывать эмоции, которые сами считаем признаком слабости, даже если знаем, что в этом мегаполисе никто не станет приставать к нам с вопросами «что же случилось».

      Придётся задать его себе самой. Представить перед собой гипотетического человека, желательно точную копию меня, чтобы как никто понял, который снимает мои очки и смотрит прямо в глаза, но не надменно и от скуки, а сочувственно внимая. И что же этот человек прочитает в них? Спорю, вы ожидаете боль, разочарование, пустоту и иже с ними. Может кто поставит на дно, с которого не подняться, или даже саму смерть. Ну или как насчёт самой настоящей жизни? Той, что успевает пролететь перед глазами, пока поезд едет до конечной станции, и ударить по голове весами Фемиды. Совсем не оттенки вселенского горя я ощущаю, а не поддающуюся описанию радость от осознания насмешки судьбы. И в частности того, что я была права. Сейчас, в лучших традициях штампованного жанра, я скажу, что улыбка тронула угол моего рта. Я всё-таки была права. И так было всегда, пусть я об этом забыла или отказалась верить. И я уже искренне показываю зубки, сбивая с толку любопытных совагонщиков: облачённая во всё чёрное, с конвертом наперевес, как вдова с завещанием, приобретшая больше чем потерявшая либо обезумевшая от горя. Второй (гипотетической) я, которая всё это время сидела напротив, тоже стало интересно: кто всё-таки умер, и неужели нельзя было поездку в метро не облачать в фарс. Но разве ей понять тщеславных перфекционистов, она, как абстрактная личность, свободна от радикалов. И политика нашей партии прозвучит для неё беззвучно. Если в сервизе перфекциониста одна чаша лопнет, он не станет её клеить. Ведь заклеенная чаша никогда не будет идеальной. А сервиз не будет идеальным без неё. Поэтому он просто разобьёт весь сервиз. Чтобы получить неподражаемые идеальные осколки и полное, а значит – идеальное, отсутствие сервиза. «Это не политика партии, а мозговая жвачка сумасшедшего!», – перебивает меня гипотетическая личность, свободная, как мы помним, от радикалов. Ну а каких здравых мыслей она ожидала от того, кто в трауре по самому близкому человеку на свете, в чёрных джинсах, кожанке и очках, едет под землей и ухмыляется, сверкая конвертом, как улыбкой негр. Именно он, как вы уже, должно быть, догадались, главный герой этого опуса – Запечатанный белый конверт.

      Глава нулевая

      Мне было шесть лет, когда это впервые случилось. Мы тогда только год как переехали в этот дом на два хода, и я ненавидела его всей душой. Может быть потому, что там жили крысы, а я была убеждена, что там живёт барабашка. Отец схватил меня под мышки и вытащил из него прочь; прямо на снег, в чём я была, без верхней одежды. Снаружи оказалось теплее, чем ожидалось: десятиметровый костёр отапливал улицу. Люди носились с ведрами от колонки, неразборчиво покрикивая друг на друга, а он просто горел, не реагируя на их манипуляции. Наш дом. Интересно, успел ли сбежать барабашка.

      – Вызовите кто-нибудь пожарных! – молила мама. Вёдер было очевидно меньше чем людей.

      – Ближайшее, только у Сибалихи есть телефон. Я схожу, – отозвался юноша, стоявший не у дел, и побежал в конец улицы из деревянных домом с редкими вкрапинками кирпичных. Дом, в который он бежал, был как раз из таких – домашними телефонами владела только «элита». А поскольку нашей элитой была бабка с самогонным аппаратом, ведущая активную общественную жизнь, то, скорее всего, она сама уже всех вызвала.

      – Ты как, нормально? –