Лучшие годы жизни. Под сводами высокой лжи. Андрей Ветер

на, уже устроившаяся в ворохе подушек, с неохотой поднесла трубку к уху.

      – Алло? Ты не спишь? – услышала она голос Павла Костякова.

      – Уже не сплю.

      – Таня, – в голосе Костякова Татьяне послышалась тяжесть, словно что-то рухнуло на пол в пустом пыльном подвале и отдалось эхом в огромном чёрном пространстве.

      – Что случилось? – спросила она.

      – Я с плохими новостями…

      Она затаила дыхание, переложила трубку в другую руку. Тиканье будильника сделалось неожиданно громким и гнетущим, секундная стрелка рывками продвигалась вперёд, неумолимо выталкивая из сгустившегося вдруг пространства нечто безликое и вместе с тем ужасающее.

      – Что случилось? – повторила Татьяна, с трудом выдавливая слова.

      – Юра в морге…

      Таню окатило холодом.

      Павел говорил что-то ещё, объяснял, но голос его исчез, заслонённый глыбой серого слова «морг».

      Юрий в морге. Юрий Полётов в морге. Значит, он умер, перестал существовать, прекратился, исчез. Не прозвучат больше его беспощадные слова, такие жестокие по своей правдивости и прямоте. Не услышит никто больше и его нежных слов, равных которым не нашлось бы во всём мире. Юрия больше нет. Его тело лежит в морге.

      Всё это промелькнуло в голове с пугающей ясностью.

      – Не верю, – прошептала Таня. Её сердце билось медленно, каждый удар гулко отдавался в ушах, причиняя физическую боль. Как же так? Жизнь только-только наладилась…

      – Тебе надо приехать на опознание, – донеслось из трубки. – Только…

      – Что «только»? – Таня проследила глазами за одеялом, соскользнувшим на пол с её согнутых в коленях ног. Если Юра мёртв, он никогда больше не коснётся её ног поцелуем, никогда. – Что «только»?

      – Дело в том, что он изуродован до неузнаваемости. Я сам ещё не был там, не видел, но так сообщили…

      – Изувечен? Что же произошло?

      – Таня, ты меня не слушала? Я же говорю: авария…

      – Странно, – Таня опустила ноги на пол и подняла упавшее одеяло, – странно… Я понимаю… То есть я ничего не понимаю…

      – Я заеду за тобой, – сказал Павел, и в трубке прерывисто запищало.

      Таня сидела без движений.

      Вот как всё получилось. Едва жизнь начала входить в семейное русло, как всё вдруг оборвалось. Утро было совершенно обычным, Юрка ушёл из дома, закрыл за собой дверь и не возвратился. И вот теперь не возвратится никогда.

      Очень странно. Он был весёлым, наполненным жизнью, а теперь – морг… Это не могло быть правдой. Человек, имя которого стало за последний год одним из самых популярных, человек, успевавший бывать всюду и со всеми, вдруг перестал быть. Осталось только его имя.

      Татьяна поёжилась. Где-то в глубине её живота брызнула какая-то ледяная струя, в считанные секунды превратившаяся в мёрзлый жгучий ком. Таня повертела телефонную трубку и, будто испугавшись чего-то, бросила её на аппарат.

      – Не может быть…

      Когда приехал Павел Костяков, она всё ещё не оделась. Она встретила его в нижнем белье и заметила, как он смутился, увидев её красивую полуголую фигуру. Смутился, отвёл взгляд, беззвучно пошевелил губами, дёрнул щекой.

      – Я подожду внизу, – поспешил сказать Павел и сразу ушёл, так и не подняв глаз, – буду в машине.

      Морг запечатлелся в памяти бесконечным коридором, увязшем в ухающих отзвуках шагов.

      – Если станет дурно, – предупредил Татьяну санитар, – вот нашатырь. – И сразу добавил: – Собственно, вы ничего не опознаете. Лицо у него просто в лепёшку от удара… Можно и не смотреть вовсе… Разве что какие-то татуировки должны быть на руках или шрамы…

      – Какие татуировки? – Таня посмотрела на потолок мутными глазами. – Не было у него никаких татуировок. А шрамы были на левой руке, да, на предплечье…

      – Там кожа содрана с мясом… Ну, если других особых примет нет, то опознавать нечего, – ответил санитар. – Там просто тело, много содранной кожи, кости сломаны на руке, открытый перелом…

      – Вы прекратите когда-нибудь языком мести или нет? – прорычал сзади Павел Костяков.

      Помещение было просторным и холодным. На четырёх металлических каталках лежали голые тела. В приглушённом синеватом свете фонаря, тихонько гудевшем в дальнем углу, трупы выглядели неестественно белыми. В воздухе плавала безжизненность и расплывчатое эхо.

      – Сюда проходите, – послышался чей-то голос.

      Таня увидела шагнувшего из-под синего фонаря худого человека в мятом зелёном халате. Она почувствовала, как Павел взял её за локоть.

      – Вот…

      Громко, почти как выстрел, щёлкнул выключатель, и над ближайшей к Тане каталкой ослепительно зажглась лампа, висевшая очень низко.

      – Смотрите…

      То, что должно было быть Юрием Полётовым, напоминало манекен с вывернутыми плечами, вздувшейся шеей, оторванной