Любовь насмерть. Анна Данилова

поближе.

      Выглядел я вполне себе прилично, говорил красиво, девушка согласилась.

      Я заказал ей самый дорогой кофе, клин шоколадного торта и, расположившись напротив нее, сначала долго и восхищенно разглядывал ее, улыбался во весь рот. И правда, подумалось мне на мгновение, почему я, черт возьми, не художник? Как легко им заманивать в свои мужские сети доверчивых женщин!

      Перейти на тему «а кто у нас муж?» оказалось делом простым. Я просто спросил, не ревнивый ли у нее муж, позволит ли он ей позировать, причем в одежде, в лиловом складчатом шелковом балахоне (мне важно было пересыпать свою речь конкретными деталями). Я даже успел посетовать на то, что мне не всегда удаются живописные складки…

      Через полчаса примерно я точно знал, что она действительно жена нейрохирурга Туманова, я раскрутил ее даже на название улицы, чтобы уж точно знать, что речь идет именно о том, кто меня интересует. Я долго крутился, прежде чем позволить себе спросить ее, не было ли у него до нее жены. Получилось не очень-то гладко, даже как-то коряво, но она это проглотила вместе с куском шоколадного торта. И не подавилась.

      Глядя на ее шевелящиеся во время разговора сладкие жирные губы, я почувствовал определенное волнение! Разве мог я тогда предположить, что уже через сорок минут мы будем страстно целоваться в моей душной городской квартире, в жаркой спальне на припеченных льющимся в незашторенное окно солнцем горячих простынях…

      После душа мы пили на кухне холодный апельсиновый сок – больше в холодильнике ничего не было, кроме куска засохшего сыра. Вернувшись в кровать, она начала рассказывать. А я, слушая ее, думал о том, куда еще, в какое сумасшедшее бесстыдство приведет меня мое желание оправдать ту, которую я желал больше всего на свете…

      – Она была чокнутая. Представляешь, иметь такого мужа, как Туманов, и шляться по ночам к какому-то бродяге… Как сказал мне Осип, она влюбилась насмерть. Да-да. Вот так и сказал. Она носилась с этой своей любовью, как со смертельной болезнью, постоянно рассказывая о своих чувствах к этому парню… и кому? Своему собственному мужу! Ну не идиотка?

      Ей так не шли все эти грубости и обвинительный тон. Словно она забыла, что сама только что изменила этому самому так называемому мужу, Туманову. Словно и не стонала в чужой квартире под шум улицы, ворвавшийся в мое распахнутое окно, и не стояла под душем, намыливаясь чужим мужским, крепко пахнущим ветивером мылом.

      – Он подбирал ее, обессиленную ожиданием, где-то в городе, в каких-то кафешках или парках. Он жалел ее, пытался помочь ей избавиться от этого наваждения.

      – А почему она его ждала, этого своего любовника? Разве они не встречались?

      – Просто он часто куда-то уезжал. Путешественник или оператор, точно сказать не могу, да и надо мне все это? Туманов видел его, сказал, что красивый парень, что где-то даже понимает ее. Возможно, что и он ее любил, но не так, как она. Говорю же, у нее это было как болезнь. Она страдала невыносимо. Но это тоже не мои, как ты понимаешь,