День пятый. Анатолий Жариков

огу в штанину

      и ждёшь попутного ветра,

      чтобы войти в другую.

      Или загрузишь пружину,

      закроешь веки

      и надеешься в страхе –

      ан слышишь под пахом

      тихий, осмысленный, мирный

      тик вековой стрелки.

      ***

      Почему ты их не замочил ещё в чреве

      Евы, изобретателей денег, пороха, петли?

      От убогих корней болеют деревья,

      пятна на солнце от сильного ветра

      или жаркого лета. На кой деньги, когда в главсовете

      отсырел порох или на шее петля?

      Изобретателю любви не светит

      долго светить, здесь не заметят,

      не приветят и не поймут.

      Задним умом пожалеем Му-му

      и залюбим не спеша, основательно, еле

      на всех изгибах Мёбиуса постели.

      ***

            Плодитесь и размножайтесь.

      Создатель

      Бог оглянулся:

      нас уже много.

      Плевок на дорогу.

      ***

      После взрыва

      ослепло поле ромашек.

      Жаркое лето 2017-го.

      ***

      Знаков зодиака выше

      крыша хижины поэта.

      Сияют прорехи.

      Марьинка

      (почти песня)

      Утро начинается с рассвета,

      с яичницы с котлетой,

      с кларнета, с в ноге спазма.

      А в Марьинке ни воды, ни газа,

      ни хлеба, ни сала.

      Утро начинается с подвала.

      Сидишь, торчишь,

      дрожишь, дрочишь,

      бога просишь –

      отведи, родимый,

      пулю, гранату, мину

      от Марьинки моей,

      страх развей.

      Залёг в блокаде,

      как Мандельштам в Ленинграде,

      как Мандельштам в гробу

      считаю – бум! бум! –

      снаряды.

      Не трогайте, пожалуйста, Марьинку,

      гады!

      ***

      Ты создал нас

      по образу и подобию.

      Зачем творим тебя по своему?

      ***

      Последний букет

      из красных роз.

      Полная ванна.

      ***

      Чтобы умереть,

      не обязательно

      жить.

      ***

      И то сказать:

      я жил на все четыре

      земных дороги,

      слышал песнь дрозда,

      опаздывал на поезда,

      купался в море,

      кур в колхозе тырил.

      Пройдя же далеко за середину

      пути своей, подобно Насреддину,

      жонглируя судьбой добра и зла,

      я бросил дом и женщину в том доме

      и ничему не научился, кроме

      упрямства и терпения осла.

      Я исчерпал словами бытие,

      в быту мне тесно, потому и страстно.

      Я пью из лужи, я руками ем

      и вытираю губы о пространство.

      ***

      Хеопса слева, Колизея справа –

      забвения трава.

      История забудется в тиранах,

      поэт в словах.

      ***

      Рано бомжику вставать,

      время ренту собирать,

      пожурил он бога мать,

      потянулся – благодать,

      неохота умирать.

      ***

      Чудно просыпается жизнь.

      И не хватает сил

      умереть.

      ***

      Если б Елену сожгли на костре,

      а Париса распяли,

      не сгорела б Троя, а те

      греки, которые не с той встали,

      сидели б дома, пили вино, ласкали женщин,

      толкали речи.

      И Гомер не ослеп бы,

      пиша такие длинные строчки

      под олеандровой свечью,

      впрочем было б нелепо

      думать о трусости греков,

      пусть их.

      ***

      Живу,

      пишу,

      иногда получается.

      ***

      Ольга диво

      парит над Киевом,

      вымысливает