Она. Дневник восьмиклассника. Владилен Елеонский

системе Ridero

      Джулии Кэмерон посвящается

      Пролог

      Мне до сих пор снятся Лена Котова и Славка Самолов. Иногда она не проявляет никакого интереса, как было в школе на самом деле, а иногда вдруг смотрит с повышенным вниманием и, кажется, хочет поцеловать.

      А он, по-прежнему, мой извечный соперник. Даже во сне я горячо доказываю ему свою правоту, однако в ответ, как было в действительности, получаю лишь многозначительные ухмылки и пренебрежительные махания огромной, как ласта, ладонью.

      – Сиди! Дите…

      Теперь, вспоминая свою жизнь, я, взрослый дядя, склоняюсь к мысли, что по накалу страстей самым бурным был вовсе не шестнадцатилетний возраст, как часто изображается в фильмах и книгах. В шесть лет моя жизнь бурлила жарким вулканом, чередой шли нескончаемые приключения, постоянно росло количество знакомых, друзей и врагов.

      Мерилом всего, правды и неправды, интересного и скучного, сильного и слабого, был двор. Здесь царила атмосфера здорового соперничества и увлекательной игры, здесь фонтаном била настоящая жизнь, та самая жизнь, которую нам, ушедшим вскоре во взрослый мир, стало так не хватать.

      До сих пор ясно вижу убогие покосившиеся бараки во дворе, окруженные плотными зарослями полыни, которые тогда были на две головы выше меня, и уютную круглую беседку в темном углу, где часто собирались пацаны. Иногда здесь тренькала разбитая гитара, и звучали песни, что-то вроде этого:

      «Тайны мира влекут, тайны мира манят,

      В детстве годы так медленно, братцы, летят,

      Взрослый мир тянет нас, как крутая девчонка,

      И надсадно кричит чья-то бабка вдогонку».

      Что только мы не выдумывали! У нас были самодельные духовые ружья с деревянным поршнем на медицинском жгуте, которые стреляли пластилиновыми пульками, оставляя волдыри на коже. Наши луки точно метали стрелы на двадцать шагов, и, конечно, все имели пластмассовое или деревянное оружие – пистолеты, автоматы, рыцарские мечи и мушкетерские шпаги.

      Помню, летом мы с мамой были проездом в Москве, в Детском мире она купила мне игрушечную копию пистолета-пулемета Шпагина (ППШ), а когда мы зашли в метро и стали спускаться по эскалатору, я услышал за спиной возбужденный разговор двух презентабельных, приятно пахнущих, длинных и прямых как шпалы дяденек. Благодаря многочисленным советским фильмам про войну, которые в детстве мы смотрели запоем, даже игры во дворе прекращались, если по телевизору шел военный фильм, я без труда догадался, что позади меня на ступеньке эскалатора разговаривают немцы. Один из них восхищенно твердил одну и ту же фразу своему спутнику, указывая длинным указательным пальцем на мое оружие, которое я, девятилетний мальчуган, как положено, перекинул через правое плечо в положение «на ремень».

      Эмоциональная фраза немца не требовала перевода.

      – О, «пэпэша», «пэпэша»… «пэпэша»!

      Второй оживленно кивал головой.

      – Йя, йя, «пэпэша»!

      Мне до сих пор не вполне понятно, почему они так бурно реагировали на этот советский пистолет-пулемет. Наверное, отцы и деды, воевавшие на Восточном фронте, рассказывали им о нем, поскольку сами эти дяденьки, им в том далеком семьдесят третьем году вряд ли исполнилось сорок, не могли быть ветеранами, – во время Второй мировой войны они были еще совсем детьми.

      Вообще мужчины-немцы почему-то часто обращали внимание на меня. Один раз в Сочи, мне тогда было лет восемь, приятный на вид дяденька-немец лет сорока, не больше, с душевными словами, сказанными по-немецки, вручил германский леденец изумительного алого цвета в красивой обертке, – подарил просто так, только потому, что увидел меня вместе с мамой на пирсе.

      Чего я не мог сказать о дяде, который участвовал в проведении в нашем городе выставку польских Фиатов семьдесят второго года. Не хочу обобщать, однако огромный, как медведь, поляк, представлявший публике одну из таких машинок-малюток, важно жевал пахучую резинку, они тогда для советских детей были в диковинку, и так смотрел на нас, шустрых пацанов, облепивших выставочный экспонат, словно его сейчас стошнит. Мы наперебой задавали ему вопросы, а он демонстративно не отвечал, всем своим видом показывая, что он нас на дух не переносит, и мы ему просто отвратительны, вот, даже резинку интенсивнее жует, чтобы, преодолевая себя, вытерпеть наш неприятный запах.

      Двор манил как магнит, каждый день он, словно кипящий котел, бурлил идеями. Увлекаемые ими с головой, мы лазили по гаражам и стройкам, устраивали химические взрывы с помощью карбида и качались на ветвях вязов, скрученных в цирковые качели. Иногда жевали битум, зубы превращались в смешные угольки, а мы представляли, что не битум это вовсе, а та самая пахучая иностранная жевательная резинка. Еще пили студеную воду из уличной водонапорной колонки на спор, кто больше выпьет. Ледяная вода неимоверно ломила зубы, но мы терпели и пили, чтобы выиграть спор.

      Играли постоянно. Летом заскорузлые мужики в беседке под лампочкой Ильича резались в домино, а мы в темноте