Шапка Мономаха. Наталья Иртенина

Побаивался. Шустрые мальцы и отрочата проявляли к нему неодолимое любопытство, будто им делать больше нечего, кроме как злить его и смотреть потом, что из того выйдет. Всякий раз ожидали от него ярого медвежьего рева и звериного буйства. Хохотали, когда оправдывал их надежды, а когда терпел и отсиживался в клети, донимали, как лесной гнус.

      – Эй, ведьмино отродье, глянь-ка, за тобой пришел лесной хозяин, батя твой!

      – Медведь тебя заберет сейчас, выходи!

      – Заберет к себе в берлогу, будешь там ему пятки чесать, ха-ха-ха.

      Огольцы заливались смехом, забрасывая клеть липкой грязью. Кто-то из парубков постарше стал взрыкивать по-медвежьи.

      Дверка амбара едва не слетела с петель. Низко нагнувшись, Добрыня выпростался из клети. В руке держал шило, которым дырявил кусок кожи – мастерил себе поршни.

      Мальцов и парубков в тот же миг сдернуло с места, девки завизжали, младенец на руках бабы-холопки пустился в рев.

      Добрыня, ощерив зубы, повертел по сторонам головой, глянул в небо, почесал шилом в космах. Вдруг приметил прямо перед собой ребятенка в рваной свитке и одноухой шапке.

      – А тебя правда медведь родил?

      Порты мальца заметно набухали сыростью.

      – Правда, – ответил Добрыня и тихонько рыкнул.

      Ребятенок зажмурился и заорал, стоя на месте.

      Добрыня закинул шило в клеть, поднял дите за шиворот и понес к челядне. Держал руку на отлете, чтоб не замочиться.

      Гневные бабы отобрали дитятю на полпути, обозвали Добрыню лешаком и волосатиком.

      – Чего людей пугаешь? – раздалось сердито.

      Перед Добрыней невесть откуда вырос поп, часто ходивший к посаднику попить квасу и поговорить о просвещении язычников. Ростом поп едва доходил Медведю до плеча.

      – Дразнятся, – сумрачно прозвучало в ответ.

      – Шкура у тебя разве тонка, волдыри вскочат от ребячьих дразнилок? – осведомился поп.

      Добрыня невнятно пропыхтел под нос.

      – Окрестить бы тебя, – со вздохом помечтал иерей.

      – Зачем?

      – В человечье подобие привести. А то живешь в дикости, – назидал поп. – Вон ты зверюга какая… – Он осторожно потрогал пальцем плечо Добрыни. – А все ж не бессловесная тварь.

      – Старый посадник не велел меня крестить, – угрюмо отозвался Медведь.

      Он обошел попа стороной и направился к своему жилу.

      – И то, – согласился батюшка. – Крестишь тебя, а ты в лес убежишь.

      Добрыня вернулся.

      – Чего? – навис над попом.

      – Это я так, ничего, – немного струхнул тот. – Правду ль говорят, что тебя прошлой зимой звал с собой волховник? Тот, которого потом убили в Ростове?

      – Ну звал.

      – Что ж не пошел?

      Добрыня задумался, поскреб в бороде.

      – Велесовыми знаками стращал, – сказал он про волхва, – а сам шкуру медведя на торгу купил. – Он подумал еще. – Ты вот что, поп. Грамоте меня обучи.

      Батюшка воззрился