Чужой среди своих. Виктор Тюрин

палаты.

      – Оклемался, парень? Али как? – спросил меня мужчина с худым, изможденным лицом, на котором довольно странно смотрелись пышные буденовские усы, торчащие в разные стороны.

      – Не знаю, – неуверенно произнес я, причем мой тон касался не столько моего физического, сколько душевного здоровья.

      – Не знаю, – насмешливо повторил он за мной. – Глянь на него! Не знаю! Да ты радоваться должен, что выжил, паря! Давай знакомиться! Тебя же Костей кличут? А меня зови Михалычем.

      Мужчина был тем Семеновым, который ночью вызвал медсестру. Спустя десять минут я знал, что тот воевал с германцем, потом дрался с белыми генералами, а теперь работает в котельной истопником и попал в больницу с очередным обострением язвы. Это был худой, болезненного вида мужчина, но с живыми и хитрыми глазами. Сейчас он сидел на кровати в белой нательной рубахе и кальсонах, держа в одной руке очки, а в другой – газету, а рядом, на соседней кровати, сидел, не отрывая от меня любопытного взгляда, мощного сложения молодой парень с широким лицом и носом-картошкой, который представился Дмитрием. От силы ему было лет двадцать пять. Его левая рука была в гипсе и висела на груди, на перевязи. Работал он в механических мастерских, где при ремонте какого-то пресса произошел несчастный случай.

      Оба просто пожирали меня глазами, изнывая от любопытства. Им явно хотелось услышать какую-нибудь страшную историю, но так как я молчал, Михалыч решил подтолкнуть меня к разговору.

      – Когда тебя привезли и положили, я подумал, что не жилец ты, паря, на белом свете! На лице ни кровинки. Лежишь весь белый, не шевельнешься, только дышишь. Три дня так лежал. И вот на тебе! Живой! – радостно поделился с нами своими переживаниями истопник.

      – Три дня? – вопрос должен был подразумевать удивление, но мне было абсолютно все равно, сколько я здесь лежу. Три дня или три недели. Так как на данный момент это был самый незначительный странный факт из тех, что осознал мой ошеломленный мозг.

      – Точно! Лежал. Михалыч правду говорит, – подтвердил Дмитрий. – Только стонал изредка. А так, как труп, даже не шелохнувшись ни разу. Как тебя угораздило, парень, так головой стукнуться?

      Я перевел на него взгляд и тихо сказал:

      – Не помню.

      Слесарь-ремонтник переглянулся с истопником, потом оба уставились на меня с явным сочувствием.

      – Тебе что, парень, память совсем отшибло? – наконец поинтересовался Михалыч.

      Отвечать я не стал, а вместо этого спросил:

      – Какое сегодня число?

      – Семнадцатое августа, – тут же отозвался слесарь-ремонтник.

      – А год… какой?

      Мне был известен год, но мне нужно и важно было подтверждение со стороны того, что я и так знал. Вернее, знал Костя Звягинцев. Зачем мне это было? Честное слово, не знаю. Просто хотел услышать от постороннего человека.

      – Сороковой год, – задумчиво протянул Михалыч, вглядываясь в меня, и, немного помолчав, добавил: – Знаешь, парень… Был такой случай