Изнанка судьбы. Алина Лис

нервный старик.

      Он был уверен, что все вокруг, особенно близкие люди, желают его смерти. Требовал, чтобы мы пробовали еду вперед него. Ходил по стеночке, постоянно оглядываясь. И не дай боги кому случалось приблизиться к нему сзади так, чтобы он не услышал. Полдня скандалил.

      Мы скрывали, как могли. Боялись, что пойдут слухи и дядя Грегори попробует оформить опеку. К тому же оставалась надежда, что папа все же напишет завещание, а слухи о душевном нездоровье давали дяде возможность оспорить волю отца в суде. Но папа был убежден: стоит ему поставить подпись, как дни его будут сочтены безвозвратно. Я бы обиделась на него за такую подозрительность, но слишком хорошо знаю, каково это – быть во власти видений и кошмаров.

      Папиной паранойей дядя тоже воспользовался в своей речи.

      – Кончина моего брата была внезапным и тяжелым ударом. Он был еще молод и полон сил, пятьдесят семь – не возраст для мужчины. Тем более что Майтлтоны всегда отличались долголетием. Бедный Генри как будто чувствовал приближение смерти. Когда мы виделись последний раз, он был подавлен, словно знал о скорой гибели, – тут дядя сделал театральную паузу. – Он боялся за свою жизнь. До сих пор виню себя, что не придал тогда особого значения этим опасениям.

      Последние слова он произнес, не отрывая взгляда от моей матери. Чтобы уже всем в зале стало ясно, кого на самом деле винит дядя Грегори.

      Все сидели и слушали, словно так и надо. Я знаю, что в таких ситуациях надо бы молчать, но все равно не выдержала, вскочила:

      – Что за грязные намеки, дядя?! Или приведите доказательства, или прекратите порочить наше имя!

      В итоге меня выставили из зала.

      Уходя, я затылком чувствовала внимательный, нехороший взгляд Блудсворда.

* * *

      Прочее было позже. Несчастная и как-то сразу постаревшая мать в объятиях растерянного Саймона. Испуганные сестры. Преувеличенно вежливый поклон Блудсворда и тихий шепот: «Мое предложение все еще в силе, Элисон». Безобразная сцена с дядей.

      – Я вас презираю.

      – Элисон, не надо!

      – Отстань, Фанни. Я все ему выскажу!

      – Какой пыл, какой темперамент. И какое прискорбное незнание правил приличия. Кто занимался вашим воспитанием, кукушонок Элисон? Вас ведь не просто так все детство держали в Роузхиллс, подальше от остальной семьи?

      У него какое-то сверхъестественное чутье, куда уколоть в нужный момент. А может, дело в том, что я – одна сплошная мишень для чужих стрел.

      От негодования я не сразу нашла нужные слова. Сначала запнулась и долго молчала, как будто он прав.

      – Мое детство вас не касается. И не отменяет того факта, что вы трус, который не рискует повторить обвинение в суде, чтобы не пришлось отвечать.

      Он не обиделся, даже наоборот, как будто обрадовался:

      – Нет, я не трус. Я разумный человек, у которого нет доказательств. Только немного фактов и много неудобных вопросов. Я двадцать лет ждал этого момента. С того дня, как бедный Генри привез из поездки на воды актриску в тягости и представил своей женой. И почему никто не умеет считать,