Опасный возраст. Соня Фрейм

/epigraph>

      Саша. Театр теней

      Cause on top of the world is where I’m from,

      The back of the class is where I was.

      Keeping quiet, playing dumb.

      Can’t you see these skies are breaking?

      Cause the back of the class is where I’m from.

      Потому что я пришел с вершины мира,

      А был за последней партой в классе.

      Сидел тихо, изображал дурачка.

      Ты не видишь, как разверзаются небеса?

      Потому что с последней парты – вот откуда я пришел.

Placebo “One of a kind” / «Один в своем роде»

1

      Я не думаю, что Саша хотел привлечь внимание своим самоубийством. Но с такими вещами иначе не бывает. Сложно сохранить в тайне собственную смерть, если вам шестнадцать лет, потому что смерть подростка всегда трагична и ужасна. А если вы сводите счеты с жизнью после тридцати, большинство людей только разведет руками и скажет, что вы – псих.

      Так что, когда Саша повесился, об этом узнали все в один миг, и сложно сказать, чего было больше: испуга или какого-то нездорового ажиотажа. Это случилось в начале декабря, в ночь перед его днем рождения. В квартире больше никого не было: говорят, его предки свалили куда-то по делам.

      Надо в таких случаях прятать все веревки, ножи и спички.

      В шестнадцать лет может произойти что угодно.

      Сашу обнаружили днем. «Повезло» соседке. Она увидела, что дверь квартиры приоткрыта, и решила узнать, в чем дело. Я все еще иногда гадаю, специально ли Саша оставил ее незапертой.

      Так вот, она зашла, а потом включилось предчувствие. Эта разновидность предвидения зависает в особенной тишине комнаты, в которой дрожат отголоски чьей-то разрушенной жизни, и очень хочется уйти… Но приходится идти вглубь квартиры, по коридору, оклеенному голубыми обоями.

      Чтобы дойти до конца и увидеть Сашу.

      Следующим был Ян, наш одноклассник, живший с Сашей в одном доме. Он как раз спускался по лестнице, когда услышал крик, и тоже ринулся в этот злосчастный дверной проем – в сердце трагедии, манящей к себе каждого.

      Мне кажется, что Саша не из тех людей, которые любят устраивать шоу из чего бы то ни было. Он всегда был скромным и избегал любых публичных проявлений своего существования. Вряд ли его самоубийство было продиктовано той же скромностью, но думаю, он не хотел широкого освещения.

      Самоубийство – это что-то очень личное.

      Однако в таких ситуациях есть множество сходящихся неизбежностей, и одна из них – крики соседок.

      Другая – появление любопытствующих вроде Яна.

      Третья неизбежность – в непередаваемом ужасе родителей, которым эта новость перекроет кислород.

      В тот день я убедился в расхожей истине, что самоубийство ко всему прочему – еще и очень эгоистичный шаг. Самоубийцы заставляют других быть причастными. Они тащат за собой в эту черную дыру, и ты падаешь следом, хотя все еще жив.

      Большинство людей избегает мыслей о смерти, потому что им хочется жить – и я их понимаю.

      Третьим, кто увидел его тело в петле, был я. Я пришел поздравить его с днем рождения. Возможно, мы бы пошли в кино или прогулялись вдоль речки. Вместо этого мне пришлось смотреть на его труп, и в тот момент я почувствовал, что что-то во мне летит в зияющую пропасть.

      Ту часть себя я так и не смог восстановить. Она куда-то ушла вместе с Сашей.

      – Ну, что скажешь? – Ян разглядывал меня исподлобья, прислонившись к стене подъезда.

      Вокруг ходили люди и переговаривались, с недоверием и ужасом посматривая в сторону приоткрытой двери квартиры.

      Я перевел на него взгляд, чувствуя, что слов нет. Внутри что-то колыхалось, как тревожное море, хотя внешне я оставался спокоен. Ян тоже не особо волновался, на его губах даже скакала какая-то ухмылка. Он пытался казаться саркастичным и невозмутимым, но выглядело это жалко.

      – Представляю, каково тебе, – покачал он головой. – Как-никак вы дружили.

2

      На самом деле это сложно объяснить, но я бы не осмелился назвать мое общение с Сашей дружбой. Было бы точнее сказать: мы хорошо друг к другу относились.

      Для каждого класса типично, что изгои начинают вынужденно общаться или даже имитировать какую-то солидарность. Те, кто слабее, делают это потому, что не хотят оставаться одни, ведь тогда их статус станет совсем невыносимым. В отстое всегда легче, когда вас хотя бы двое.

      Я люблю называть вещи своими именами. Мы с Сашей были аутсайдерами. Таких как я обычно сажают за самую дальнюю парту и стараются не трогать, а таких как Саша щиплют и колют из злого веселья. Его беспомощность была провоцирующей. Он не возражал, да и противопоставить ему было нечего.

      Мы начали общаться прошлым летом. До этого жили в разных мирах. Но так получилось, что родители сослали нас в один лагерь, полагая, что необщительные дети нуждаются в насильственной социализации. Там мы и встретились.

      Лагерь находился