Искажение. Вадим Панов

Виталину… стошнило.

      Стошнило!

      Будто не могла сдержаться! Будто не могла вскочить и добежать до туалета! Даже это было бы лучшим выходом из положения, чем то, что она натворила: не сдержалась, не убежала, а честно извлекла из себя прекрасный ужин, включая бокал красного вина.

      Бориса самого едва не вырвало. Он тоже отправился в ванную, первым привёл себя в порядок, вышел, брезгливо оглядел перепачканную постель, плеснул себе коньяка и плюхнулся в кресло. И теперь задал вопрос, который пришёл ему в голову сразу после случившегося:

      – Ты беременна?

      – У меня только-только закончились критические дни, – всхлипнула Виталина. И напомнила: – Мы ведь специально высчитывали даты поездки.

      – Ах, да… – он потёр лоб, припоминая, что девушка говорила о чём-то подобном. – Одевайся.

      – Зачем? – удивилась Виталина.

      И даже испугалась, решив, что он прикажет ей идти вон.

      Но даже будучи в ярости, Борис не собирался заходить настолько далеко.

      – Позвоню горничной, чтобы поменяла белье и матрас. Или ты собираешься спать на этом?

      Он небрежно махнул рукой на дверь в спальню.

      – Нет, не собираюсь, – тихо ответила девушка.

      – Тогда накинь халат.

      Она хотела что-то сказать, но Борис поднялся, подошёл к бару, плеснул себе ещё коньяка и залпом выпил.

      Ночь была безнадёжно испорчена.

* * *

      Ночь получилась превосходной, и Герман уснул, улыбаясь.

      Поцеловал Ксану в губы, мягко провёл рукой по её плечу, прошептал: «Ты не представляешь, как мне хорошо», откинулся на подушку, подложив под голову руки, пообещал дождаться, когда женщина выйдет из душа, но не сдержал обещания: глаза закрылись, и через пару секунд Ксана услышала негромкое сопение. Герман уснул, улыбаясь, и от его нежной, немного детской улыбки, женщине стало тепло.

      Потому что улыбка предназначалась ей.

      Страшный вчерашний вечер закончился поистине царским подарком – она познакомилась с мужчиной, рядом с которым хотелось быть. Рядом с которым хотелось жить. Которого хотелось целовать… прямо сейчас, спящего, нежно поцеловать, не разбудив и не потревожив, устроиться рядом и счастливо уснуть. Ей хотелось увидеть первый взгляд, который он бросит на неё утром и разглядеть в нём любовь.

      Ни намёка на проклятое предательство.

      Предательство…

      – Он был достоин меня, – едва слышно прошептала Ксана, продолжая смотреть на спящего Германа.

      Смотреть свысока, как на оправдавшего ожидания жеребца.

      На самца…

      Смотрела совсем не так, как минуту назад, потому что после слова «предательство» она как-будто стала другой – жёсткой и холодной.

      Теперь Ксане не хотелось целовать Германа, ведь в конце концов они квиты – каждый получил то, что хотел, и не следует рассчитывать на большее. Нежность и ласки – это фантом, прикрывающий равнодушие и подлость. И как бы ни было хорошо сейчас, боль обязательно настигнет и порвёт душу, потому что мир соткан из боли. И зла.

      И