Шпион, которого я убила. Нина Васина

довольно много замечаний в его отсутствие, ничего для себя я еще не определила. Трудный объект, это да. Либо капризный и избалованный, либо одинокий и страдающий, но трудный, это точно.

      – Завтра с утра прошу в мой кабинет на обсуждение полученной информации.

      – Я должна быть в школе к восьми, – неуверенно заметила Ева.

      – Значит, у меня – к шести.

      Кошмар уходил, не попрощавшись. Издалека было заметно, что он чуть прихрамывает, Ева, задумавшись, смотрела ему след, пока

      …черный силуэт не превратился в пятно на обоях из желтых и красных листьев. О, эти комнаты сентября, с холодными рассветами и первым ледком, эти комнаты осени, в которые она завлекает тебя красками, а прогоняет холодом, где все гостиные и спальни непредсказуемы, а все кухни – одинаковы, на всех плитах варится варенье и сушатся тыквы, заталкиваются в банки помидоры и вешаются связки лука. Неубедительно называть это жизнью, потому что сейчас все мы – только удачные или неудачные фантазии осени…

      Две женщины и четверо детей в четырехкомнатной квартире. Сначала детей делили по комнатам: сын Далилы Кеша и старший приемный сын Евы Илия – в одной комнате, а четырехлетние близнецы – в другой. По комнате «мамам». Когда Еве или Далиле требовалось место для проведения личных встреч, они пользовались квартирой Далилы. Со временем Кеша, а за ним и Илия перебрались в самую большую комнату, к близнецам, по очереди рассказывая им на ночь сказки и дежуря во время болезни. Сделали они это спонтанно, ничего не обсуждая с женщинами. В одну особенно напряженную ночь, когда Илии не было, а маленькая Ива заходилась в жестоком кашле, Кеша спокойно, по-мужски закрыл собой дверь и не дал Еве войти. Он совершенно серьезно объяснил свое поведение: «Ты всегда должна быть добра, весела и готова к подвигам, – втолковывал он Еве, потерявшей от возмущения дар речи. – А как ты будешь готова, если не выспишься? И потом, знаешь, что я понял? Хоть ты и выдержанней мамы, но тоже особа нервная. А в экстремальных ситуациях требуется спокойствие и расчетливый мужской ум. Врача я вызвал, температура тридцать восемь и две, но она уже откашливается. Можешь войти, только не хватай ее на руки и – улыбайся! А тебя я не пущу точно! – Это матери, Далиле. – Ведь заревешь, как всегда». Через две ночи он растолкал мать, пробормотал: «Можешь подежурить вместо меня, так и быть…» – и свалился поперек кровати. Далила тихо стукнула в дверь Евы, вдвоем они осмотрели чисто убранную комнату близнецов, быстро взяли на руки – Далила горевшую огнем Иву, а Ева стойко не спящего Сережу – и до рассвета сидели у окна, прислушиваясь к дыханию задремавших на руках детей. Далила вытирала слезы, Ева чуть слышно пела, вдыхая запах Сережкиных волос, пока тихонько, установленный на минимум, не тренькнул телефон.

      – Все будет хорошо, – сказал в трубку Илия, не здороваясь и ничего не спрашивая. – Завтра она заснет, вспотеет и начнет выздоравливать. Не плачь!

      – Это Далила плачет, а я пою, – Ева улыбнулась. – Вот, даже улыбаюсь. Как там Италия?

      – Мокнет.

      – Нашел книгу?

      – Нет